Член парламента произнес:
– По крайней мере, попытаемся потянуть время. Навредить это никак не может.
Вступил в разговор человек в плаще, гипотетический адвокат Праг:
– Вам это видится делом простым. Но, по правде, оно совсем не так просто.
–.. Будто Ери – так я называла своего мужа Иерухама – и я стоим на балконе, в полном молчании, – говорила Аннет, – облокотившись о перила, глядим на лужайку, на рощу, наши плечи соприкасаются, и вдруг, без всякого предупреждения, он хватает меня и бросает вниз – как ненужный старый ящик.
Фима отозвался:
– Грустно.
И добавил:
– Ужасно.
И прикоснулся пальцами к ее руке, сжатой в кулачок, потому что в глазах ее стояли слезы.
– Значит, договорились, – заключил парень-поселенец, – будем на связи. Только поосторожнее с телефоном.
– Знаете, – продолжала Аннет, – в романах, в театре, в кино часто встречаются таинственные женщины. Капризные. Внезапные. Влюбляющиеся, словно лунатички, бросающие возлюбленных, словно птички – вспорхнула и улетела. Грета Гарбо. Марлен Дитрих. Лив Ульман. Фам-фаталь всех сортов и толков. Загадочное женское сердце. Не осмеивайте меня за эту рюмку водки в разгар дня. Что поделаешь. Да и вы не выглядите счастливым. Я нагоняю на вас скуку?
Фима подозвал официанта и заказал еще одну рюмку. Для себя он попросил бутылку содовой и второй сэндвич с сыром. Три заговорщика поднялись и направились к выходу. Парень-поселенец, поравнявшись с их столиком, улыбнулся Фиме милой, невинной улыбкой, как будто прочел он его сердце и все ему простил.
– Мир вам и всего доброго. И помните: все мы в одной лодке.
Фима мысленно тут же перенес происходящее в одно из берлинских кафе последних дней Веймарской республики, себе он выбрал роль мученика: Карл фон Осецкий или Курт Тухольский[14]. Но тут же отбросил эту идею, слишком уж сравнение показалось ему преувеличенным, чуть ли не истеричным.
– Поглядите на них хорошенько, – сказал он Аннет. – Эти создания всех нас тащат в пропасть.
Аннет ответила:
– Я уже в пропасти.
А Фима сказал:
– Продолжайте. Вы говорили о роковых женщинах.
Аннет управилась со второй рюмкой, глаза ее заблестели, искорка кокетливого задора придала особую звучность голосу.
– В вас, Эфраим, мне особо приятно то, что неважно, какое впечатление я на вас произвожу. Признаться, я к этому не привыкла. Обычно, когда я беседую с мужчиной, самое главное для меня – это впечатление, которое я на него произвожу. Никогда мне еще не приходилось вот так сидеть с незнакомым мужчиной и откровенно разговаривать о самой себе, без того чтобы мне не подавали всякого рода сигналы, – если вы понимаете, что я имею в виду. А с вами я разговариваю как человек с человеком. Я вас не обидела?
