— Зайдем, — говорит Митрей.
— А ты разве пьешь? — молвил я: — твой отец, так тот капли в рот не брал.
— Да и я, — говорит Митрей, — капель-то не примаю, а по пятницам, на голодную утробу, стаканчик выпиваю.
Зашли. А он и велит целовальнику два стакана налить, а мне велит деньги подать.
— Я, — говорит, — из-за тебе весь день проманил, а у меня тоже работа есть.
— Да, Митреюшко, этак хватит ли у меня лекарье-то это ублаготворить?
— Как не хватить! Хватит.
А у меня мелких не было: была пятирублевая, да две трехрублевые, а тут все целковые. Я выкопал один целковый, который похуже, подал целовальнику, да и говорю:
— Сдачу подай!
Тот пошеперил этак бумажку-то, да и говорит:
— А нет у меня теперь сдачи.
— А коли нет, — я говорю, — так бумажку назад подай. А мне и вина не надо.
— Да не сумлевайся, голова! — говорит Митрей: это человек знакомый, я после сам получу, как взад пойдем.
— Да смотри, Митреюшко, — говорю я, — как бы недохватки не было.
— Не будет, — говорит он мне, — недохватки. — А целовальнику говорит: «Наливай».
Тот налил два стакана; Митрей один себе берет, а другой мне подает.
— Не до того мне, — говорю, — Митреюшко!
— Выпей, — говорит, — голова… на сердце веселее будет!
— Нет, уж лучше сам ты оба выпей на здоровье.
Митрей выпил, и говорит:
— Пойдем… этак ловчее будет с начальством толковать.
Вот, пошли мы. Гляжу — хоромы большущие стоят, о два жила… и краской окрашены, ровно голбец у богатого мужика; только синих птиц не написано. «Вот этта и лобанят!» говорит Митрей. Как скажет он это — так у меня ноги-то и подкосились! Видит это Митрей, и говорит: «Чего боишься? Головы ведь не снимут»! — Ну, думаю, снимут — не снимут, а идти надо, потому — парень-от он у меня смирен шибко. Наперво во двор вошли. Двор большущий, а все в нем пусто: только поленницы у заплоту[61] стоят. Потом в хоромы вошли. Сени холодные, а светлые; а в сенях лестница большущая, широкая, с частыми ступенями. «Постой тут», сказал мне Митрей; а сам в верхнее жило убежал: «Я те, говорит, человека вышлю». Поманил я немного; как вдруг идет сверху какой-то начальник… моложавый такой из себя… и без шапки, а так. Идет он, а сам на меня так и смотрит. Я шапку еще ране скинул; так только поклонился ему, да и спрашиваю:
— Ты, в. б., не лекарь ли и есть?
— А что те, борода? — молвил он.
Я уж по наречью догадался, что он большой начальник, потому — сразу заругался; взял, да и пал ему в ноги. А он говорит:
— Вставай, борода, да прямо говори, что те от меня надо?
