— Борони, борона! Борони, да добаранивай! — перебил о. И.
— Ладно, ладно, батюшка, и до конца дойдем! Ну, а потом, в. в., привожу я это младена-то на погост… кстить то есть. Ну, видно, и тут не без проманки обошлось. Ну, вот окстили… без меня дело было. А как окстили, мне кум-от Митрей Иванович и говорит: «Ведь неладно, паре, окстили!» А что? — говорю. «Да поп-от парня-то ведь Пудом, говорит, назвал». — Как так? — говорю. «Да так, говорит: крещается, говорит, раб божий Пуд!» — Да ты-то, кум, что же? — говорю. «А мне, говорит, что: отплевался так…» — Ну, говорю я, в. благосл., я те сам 500 пудов отвешу! Это точно, что я сказал эти слова. Помянешь, говорю, ты меня! Объявил это я по соседям; а те говорят: да что это, и вправду? Подадим на него всем миром просьбу, а не то он всю волость во все роды перепакостит. Уж коли одного Пудом назвал, так иного и аршином назовет. Вот и послал я прошение. Нарочно на посад ездил… к ссыльным: славно таково все выписали!.. Так вот отчего, в. в., я ноне еретником стал!
— Доборонила борона? — спросил сотского батюшка.
— Да, видно, доборонила, в. благосл.
— Так вот, в. в., — сказал мне священник: — я говорил, что он сам себя обвинит: при вас он кощунствует. — Глупая голова! обратился он к сотскому: — ведь ты произносишь хулу на единого от 70!
— Да хошь бы от 80.
— Ну вот, в. в., и еще прибавил! Не угодно ли вам его арестовать!
— Батюшка! — ответил я, — это не мое дело… тем более, что оно уж, как видно, идет по вашему ведомству…
— Как угодно, а по-моему, следовало бы его…
Я велел сотскому позвать людей, которые должны присягнуть и находиться при присяге. — Обряд присяги кончился. Отец И., уходя, пригласил меня к себе, когда буду свободен. Я пообещался. Затем я приступил к допросам обыскных людей и начал с женщин.
Вошла молодая, с привлекательным лицом, женщина, усердно крестись на образа.
— Смотри же, матушка, сказывай все по совести… помни: ни для дружбы, вражды, ниже страха ради…
— Точно так, в. б.
— Иначе, на страшном суде ответ дать должна.
— Должна, должна, в. б!
— Помни, что ты сказала: «Аминь!»
— Помню, в. б., помню: велико слово «аминь»!
— Как ты думаешь: кто обокрал Матюгу?
— Как кто? Разве ты не знаешь?
— Не знаю.
— Ой, вре! Знашь, быват, — отвечала мне, лукаво улыбаясь, допрашиваемая.
— Ну, знаю ли или нет, а ты должна отвечать… по присяге…
— Ой ты! Да совру ли я? Из чего мне врать-то?
— Ну, так кто же?
— Да кто? Вестимо кто: кроме Государевича да Ваньки Долговязого некому! Это не я одна говорю.
