— Да с чего же вы взяли, что он со мной-то станет разговаривать?
— Я вас очень прошу…
— Ну ладно, приводите, если у вас получится.
* * *
Я не ожидала, что он окажется таким… Ярким? Красивым? Необычным? Черные упругие кудри, высокие скулы, блестящие (это под препаратами-то!) глаза. Иллюстрация в учебнике литературы для шестого класса. Мцыри!
— «Отец, отец, дай руку мне! Ты чувствуешь, моя в огне! Знай, этот пламень с юных дней таился, жил в душе моей…»
— Что это?
— Лермонтов. Поэма «Мцыри». Разве ее уже больше не проходят в школе? Мне сейчас показалось, что это про тебя.
— Может быть. Меня зовут Камиль.
— Камиль, ты помнишь?
— Да, помню. Всё.
— А сам понимаешь, почему так себя повел? Была причина?
— Нет. Я как будто со стороны смотрел. Очень странно.
Очень, очень похоже на психиатрию по его рассказам. И по рассказам матери. Но почему я тогда ее не чувствую?
Позвала мать из коридора. Она смотрит с надеждой. Что мне ей сказать? Нечего, увы.
— Кто вы такие?
— В каком смысле?
— По национальности.
— Мы дагестанцы.
Да, конечно, так, как красив Камиль, бывают красивы только совсем юные кавказцы, и никто больше.
— А конкретно?
— Табасаранцы.
— Вы знаете табасаранский язык? Говорите на нем в семье?
— Нет, не говорим. Муж плохо его знает, он здесь с детства. А я знаю, я росла в Дагестане.
— Скажите мне, пожалуйста, по-табасарански: весной расцветают все цветы.
Это ни за чем, ни к чему не имеет отношения. Я не знаю ни одного языка, кроме русского, и, может быть, поэтому собираю у себя в кабинете такую коллекцию. Мне нравится слушать, как звучат самые разные языки.
Мать говорит и плачет. Глаза Камиля становятся еще огромнее и ярче.
— Камиль знает родной язык? Вы учили его?
— Нет. Я пыталась, когда он только родился, но отец запретил мне. Он сказал: зачем это надо? Где, с кем он будет на нем говорить? Пусть знает русский. А потом английский.
— Но это же его часть. Язык эволюционирует вместе с народом. Камиль — чистокровный табасаранец, родной язык — ключ доступа к какой-то его части, — я рассуждаю вслух. — Вдруг именно этой части ему и не хватает, чтобы справиться с его проблемами? Ведь обуздание темперамента, социализация, правила, иерархия общежития — существенная деталь для табасаранского мужчины, для всего вашего дагестанского бытия. И все это в линии его предков формировалось, обсуждалось, функционировало именно на табасаранском языке, эволюционировало вместе с ним…
«В общем-то, все это, скорее всего, шарлатанская чушь, — так я думаю про себя. — Но ведь должна же я дать ей, им хоть какую-нибудь ниточку. Хоть какое-нибудь руководство к действию. К тому же несчастная мать, кажется, проводит параллель: когда-то она не настояла на общении с сыном на родном языке, а сейчас „сдала“ его психиатрам с их уколами и таблетками… А родной язык чем же плох в качестве терапии? „Во дни тревог, во дни тягостных раздумий… ты один мне поддержка и опора…“»
