— Я хотела бы поговорить с самой Миленой.
* * *
Милая, круглолицая; как и мать, склонна к полноте.
— Ты помнишь что-нибудь из бабушкиных тетрадей?
— Да, конечно. Вот, например, это: «Не изменить. Прогнили занавески, и петли разошлись. Не строй мостов, они обречены. Освободи себя от плоти и лети́. Сквозь океан и континенты, эфир пронзая. Пусть и твои слова летят и падают, как им угодно. Они первичны и хотят спасти так много. Возможно, они найдут любовь…» Это Уильям Уильямс. Перевод бабушки.
Девочка, которая не прочла ничего, кроме детских детективов? Кажется, с тех пор она существенно отэволюционировала…
— Смерть — она как человек. Любит, чтоб ее уважали. Допускает, чтоб над ней пошутили. Но терпеть не может, когда ее высмеивают или презирают.
— Ну, в общем, да. Не случайно же Смерть издавна человеком и изображали.
— Бабушка говорила, что все очень боятся боли перед смертью. А она на самом деле — мозговая иллюзия, на девяносто процентов рождающаяся из самого страха. Если принять, что ты именно умираешь, а не что-нибудь еще, то все делается сразу гораздо проще. Кажется, это правда, потому что бабушка почти не пила таблеток. И уколов ей делали меньше, чем другим, мне медсестра сама сказала.
— Твоя бабушка во что-нибудь верила?
— Это вы про бога спрашиваете? Не знаю. Мы никогда об этом не говорили. Я думаю, что нет. Но она знала, как все устроено.
— И рассказала тебе?
— Да, она говорила… Но предупредила, что я сейчас не пойму, и мне, типа, это сейчас и не нужно… А потом оно акта… актоу…
— Актуализируется?
— Вот, точно!
— Ты сама придумала проводить всех тех, с кем бабушка там была, или это она тебя попросила?
— Сама, конечно! Я как будто еще с ней побыла, и это очень здорово и правильно: я так чувствую, и другие там тоже говорят. Так, знаете, когда сама музыка уже замолчала, а еще в ушах как-то звучит что-то, шлейф или эхо, постепенно затихая, не знаю, как точно сказать… А вот в бабушкиных тетрадях так точно это все сказано! Как это вообще люди так могут!
— Ну, я так понимаю, там — поэты и мыслители. Им положено. Они же вроде органа познания у всего человечества. Ну, как, допустим, солдаты — это зубы и когти. Ты храни эти тетради. Они тебе еще пригодятся. И даже, может быть, твоим детям.
— Ну конечно, сохраню. Я уже придумала: я, когда все прочитаю, такой железный ящик возьму и в полиэтилен их заверну. И пусть лежат; когда надо, всегда можно будет достать.
* * *
— По стечению обстоятельств ваша мать совершенно уникальным образом провела вашу дочь через важнейший этап взросления. Это была ее последняя в жизни задача; полагаю, она сама именно так это и видела. И она выполнила ее поистине филигранно, с блеском. И ушла спокойно.
