— Есть! — Ответил по матросски Митричев и затем, разом изменив официальный тон на свойский, сказал: — а ежели побежит, гад, по пути, разменяется… тогда как?
Головин повернул голову к Митричеву и в упор глядя на него, зло, замедляя слова, проговорил:
— Товарищ Митричев, несознательность в тебе говорит. Сказано — невредимыми?
Голос Головина ожесточился и стал суровым голосом строгого командира.
— Смотри, не привезешь мне расписки, что живыми сдал гадов и невредимыми — сам тебя к стенке поставлю! Сам и пулю пущу в голову. Понятно?
— Есть! — снова ответил Митричев.
* * *
На утро отряд шел дальше. А через день Митричев догнал отряд и, передавая расписку, доложил Головину:
— Сполнил приказание, товарищ Головин. Доставил гадов в чеку живыми и невредимыми. Получите расписку.
Головин прочел расписку и глубже надвинул папаху. Потом, помолчав, он оглянулся и просто сказал.
— Тот Золотарев моего брата замучил. Слыхал — Ваську Головина, начальника роты? В глаза палки вбил, звезду на груди вырезал… Как считаешь — хотелось мне разменять Золотарева или нет? Хотелось мне его кровью землю полить? Однако, приказ есть: всех атаманов в чеку. Допрос сымать будут. Приказ… Понятно, товарищ Митричев?
— Понятно, — ответил Митричев и о чем-то задумался.
* * *
Напечатано в газете "Харьковский пролетарий" № 282 (793) от 7.12.1926, стр. 3
