Спокойно, не торопясь, наслаждаясь сознанием, что она наконец дома, Волошина открыла высокую стеклянную дверь и поздоровалась с лифтершей. Севочка втащил в лифт чемоданы, нажал кнопку седьмого этажа, а кабина поплыла вверх.
— Что нового в Москве, Севочка? — спросила Волошина.
— Куча новостей! Во–первых, Грамович разошелся с Петровой и, кажется, собирается жениться на Поповой. Говорят, будто Петрова выходит замуж за Сухакцева, а…
— Ох, довольно. Более интересных нет?
— Нет, ничего более интересного нет, — вздохнул Барков. — Впрочем, вру, есть одна новость! В театре решили ставить «Любовь Яровую», и вам придется играть героиню.
— И вы не сказали об этом сразу! — воскликнула Волошина.
Лифт остановился. Севочка щелкнул замком, внес чемоданы в переднюю и деловито спросил:
— Подарок привезли?
— Конечно.
— Бритву?
— Да.
— Не безопасную, надеюсь?
— Нет.
— Чудесно! Считайте меня своим рабом, слугою, просто вещью.
По профессии Севочка был театральным художником, но самостоятельно спектакли не оформлял, а только писал декорации по эскизам. В театральных кругах считали, что лучшего исполнителя, чем Севочка, не найти. Севочка коллекционировал бритвы. Он мечтал собрать триста шестьдесят пять штук, по одной на каждый день года. Никто не мог понять, зачем ему нужна была каждый день новая бритва.
Волошина достала из чемодана подарок. Севочка раскрыл бритву чуть не на лету, как настоящий фокусник, чмокнул сверкающее лезвие и снова спрятал в футляр.
— Мечта! — торжественно заявил он, склоняя лысеющую голову, поцеловал Ольге Борисовне руку, пообещал зайти вечером и исчез.
Волошина вошла в свою комнату и только теперь поняла, как соскучилась по ней. Села в глубокое кресло, взглянула на стены, на маленький туалетный столик с высоким овальным, оправленным в полированную раму зеркалом, на темно–вишневые блестящие дверцы шкафа и улыбнулась. Вот теперь она дома!
Со стен, как добрые знакомые и друзья, на нее глядели портреты. Как хорошо знала она этих женщин, таких разных, таких трудных, но всех бесконечно дорогих. Катерина и хозяйка гостиницы, Кручинина и Маша Прозорова были не просто ее друзьями — в них оставила Ольга Волошина часть своей души, часть жизни. А теперь, значит, Любовь Яровая. Хорошо!
А рядом с фотографиями верные свидетели спортивной славы — треугольные памятные вымпелы и почетные дипломы, взятые под стекло, хрустальные искрящиеся кубки и бронзовые фигуры дискоболов. За пятнадцать лет их немало собралась у рекордсменки мира. Однажды Волошина попробовала надеть все свои медали, полученные на соревнованиях, и долго смеялась, стоя перед зеркалом. Это не напоминало даже новогоднюю елку, потому что на елке все–таки кое–где видна хвоя. Это было похоже на панцирь из больших и маленьких золотых, серебряных и бронзовых кружочков. Волошина посмеялась и раз и навсегда спрятала медали в книжный шкаф под стекло.
