«Ну, если бы сюда еще и людей!.. Вот в эту пору? Когда все спит и только мы с вами бодрствуем?
И он торопливо увел ее из сумрачного тупичка на открытую площадь, уже начинавшую розоветь от занимающегося утра.
А потом у реки ей стало немножко зябко. Пустынной была и река, еще тусклая, аспидная, с покатыми гранитными берегами за чугунной оградой, с далекими горбато выгнувшимися мостами влево и вправо. По одному из них одиноко брел человек с толстой вязкой разноцветных воздушных шаров. Верно, он шел издалека на рынок со своим товаром. Расстояние делало человечка совсем маленьким, игрушечным, а от тесно нанизанных ярко раскрашенных, упруго колышущихся в воздухе шариков вдруг дохнуло прелестью минувших дней детства.
«Какое утро!» — слегка поеживаясь, сказала она, но губы под холодным дыханием предрассветного ветерка плохо слушались, слова прозвучали невнятно, с дрожью.
«Вы озябли?» — заметил он и, поспешно сняв пиджак, набросил ей на плечи.
«Да нет… Что вы!.. Что вы!.. Не надо!» — возражала она, но наслаждалась тем, что, укутывая ее плотнее, он касается ее спины и плеч, почти обнимает ее. «Ох, Толя!» — произнесла она не то с испугом, не то с упреком.
«Что?»
«Ничего… А вам разве не холодно будет самому?»
«Нисколько!»
«А мне… мне с утра работать… — вспомнила она. — Куда я буду годна сегодня на репетиции?» Но тут же рассмеялась, прибавила: «Ну и пускай!.. Это в первый и в последний раз… Правда?»
«Вы сами сказали: сегодня наш вечер. Помните?»
«Да, да! И какой прекрасный вечер… Правда?.. И вся ночь, и утро…»
И тут он тихо запел, — не засвистел, как всегда, а именно запел:
Песнь моя, лети с мольбою,
Тихо в час ночной.
Ночью легкою стопою
Ты приди, друг мой.
При луне шумят уныло
Листья в поздний час,
И никто, никто, друг милый,
Не услышит нас…
«Да что же он делает?.. Толя, не надо, не пойте… Нет, нет, пойте, пойте… Как там дальше?..» Конечно, ничего подобного она не говорила, не посмела бы сказать, но все это было в ней, трепетало на зябнущих губах.
Кутаясь в пиджак, она прошла с Толей мимо Кремля через Красную площадь, тоже пустовавшую в этот час. В пути не раз пробовала вернуть Толе пиджак, зная — что уж тут таить, — отлично зная, что Толя не позволит ей этого, и значит, неминуемо каждый раз будет меж ними легкая борьба, и руки Толины, ласковые, бережные, опять прикоснутся к ней, обнимут ее.
«Спокойной ночи?» — с вопросительной интонацией простился Толя у подъезда, не зная наверное — очень она утомилась или снова захочет кружить по городу.
