«Ночи?.. Да посмотрите, она уже давно прошла!»
«Что же это все было такое?» — вновь и вновь размышляла теперь Наташа в постели.
Вот уже пора и вставать. Спустя какой-нибудь час, полтора надо собираться на репетицию в школу. А нет никаких сил. Во всех косточках, в каждом суставе — слабость, блаженство, истома и чувство какой-то затаенной радости, которую не только выказать наружу нельзя, но даже признаться в ней потихоньку самой себе стыдно.
Нет, нет, конечно, это все музыка, и Толя здесь совершенно ни при чем. Толя? Почему вдруг? Толя! Да она же знает его так давно, и никогда, решительно никогда ей и в голову не приходило, что… «Глупости!» Наташа гонит от себя прочь мысль, которой в самом деле никогда прежде не было, а теперь она явилась, цепкая, неотвязная, овладела ею, как наваждение, и нежит, и ласкает, и радует, и заставляет без конца с улыбкой вспоминать малейшие подробности минувшей ночи.
— Глупости! — уже вслух произносит Наташа, решительно сбрасывает с себя легкое одеяльце и вскакивает с постели…
В школе у Полины Ивановны ее ожидала негаданная новость: репетиции не будет, Румянцев дал знать по телефону, что прийти не сможет.
В первое мгновение Наташа даже обрадовалась, — какая уж нынче репетиция после бессонной ночи, да еще бы, не дай бог, в присутствии Троян!
Но тут же и встревожилась: а что с Сашей?.. Отменил репетицию, — для этого должны быть особенные, неодолимые причины!..
Она торопилась к Румянцеву домой. Саша встретил ее в темно-синем с кисточками шелковом халате, свежий, пахнущий духами, с припухшими от долгого сна веками. Нет, ничего с ним не случилось: просто — лег поздно и проспал.
— Я просил Полину Ивановну, — лениво объяснил он, протирая замшевым лоскутком ногти, — чтобы вызвала Люсю Пояркову и прошла бы с вами сцену Марии и Заремы… Вы не репетировали?
— Нет, Полина Ивановна ничего мне не сказала… Да и Люси там не было.
— Плохо. Сама знаешь, надо торопиться. Вот-вот все разъедутся на лето.
На квартире у Саши было слишком парадно, Наташа всегда здесь немного робела: дорогая, сверкающая мебель, стеллажи с книгами сплошь в любительских пышных переплетах, заказываемых у особого мастера, два маленьких Левитана маслом, несколько акварелей Добужинского, один чудесный карандашный набросок Серова… И паркетный пол такого блеска, что боязно ступать по нему. А среди всего этого великолепия за приоткрытой дверью соседней комнаты то и дело мелькала со шваброй или тряпкой Сашина жена в затрапезном виде, с засученными по локоть рукавами кофты, в грязном ситцевом переднике, с небрежно повязанным на голове платочком.
