На Калужской все выбрались из трамвая и некоторое время, пересекая площадь, держались вместе. С академическими, цивилизованными мыслями и заботами на этот день было полностью покончено, — Колина компания, как всегда, начинала игру в жизнь свободную, дикарскую. Коля размечтался вслух о том, как он сейчас дома законно пошамает; сегодня на второе голубцы, любимое его блюдо, с хорошо поперченным фаршем из молотого мяса и риса, в томатном соусе! Придет он домой, сразу запустит магнитофон погромче, чтоб и в столовой было слышно, и слопает столько голубцов, что домработница онемеет. Русый брат, не слушая этих мечтаний вслух, пытался заинтересовать товарищей вчерашней своей ночной удачей: на самых коротких волнах поймал он вчера около часа ночи Монтевидео. И он на ходу, прищелкивая пальцами, гнусавя в нос, покачивая плечами, локтями, бедрами, изобразил то, что слышал вчера: и кастаньеты, и голос, и гитару. А Рыжий в это же самое время пронзительно жаловался на отца, — ни с того ни с сего «отец на дыбки полез», требует, чтоб оба брата отдавали матери свои стипендии на хозяйство, а себе оставляли только на транспортные расходы. «Маком!» — пищал Рыжий брат так громко, что прохожие оглядывались с удивлением.
— Толя, честное слово, я не из любопытства… — Вероника, склонясь к плечу, шептала с ласковым участием. — Правда, я еще никогда тебя таким угрюмым не видела… Да что бы ни было, плюнь, встряхнись!.. Ну!.. Слышишь?
Голова его была опущена, мелькали, перемещались по асфальту туфельки на острых каблучках, такие же, как у той, и так же поблескивали туго натянутые шелковые чулки. А-а-а, все они одним миром мазаны!..
— Ничего особенного! — произнес Толя, отстраняясь от соседки. — Просто избавился сегодня еще от одной дурацкой иллюзии. Понятно?
А уже вся компания пересекла площадь, оба брата Голубовы пошли к метро. Веронике надо было с площади ехать в одну сторону, Толе и Коле в другую.
— Сон в руку! — сказал девушке Коля.
Она молча кивнула в ответ, но, прищурившись, дожидалась — а не скажет ли Толя на прощанье еще что-нибудь.
Тогда он, чуточку отведя ее в сторону, шепнул со злым блеском в глазах:
— Непонятно? Ну, раз тебе так хочется, то вот, знай: кого очень любил, того возненавидел люто… Ясно теперь? Все!
Толя сказал: «Все!», — сказал очень решительно, точно обрубил прошлое и раз навсегда разделался с ним. Но не так-то просто забыть и первую любовь и первую жестокую обиду. В перенаселенной комнате в маленьком старом доме, окруженном высокими зданиями, всегда было сумрачно. Как ни ухаживала мать за своим жильем, к каким ухищрениям — с помощью занавесочек, ширмочек, картинок — ни прибегала она, чтобы скрасить его изъяны, должных результатов не получалось.
