Молодые люди | страница 34



На потолке давно обозначились зловещие трещины. Штукатурка неприметно опадала зернами, хрусткими под ногами. Вымоет мать с утра пол до блеска, иной раз протрет его еловыми ветками, отчего в комнате установится надолго душистый хвойный запах, а к вечеру, смотришь, опять пол испачкан давлеными следами осыпавшейся известки.

В одном углу обнажилась дранка. Зияющее пространство некогда укрыли картинкой — страницей из «Огонька», окантованной под стекло, — на картинке скалистый берег моря где-то в Норвегии, с чайками, с хилой рыбацкой шаландой под рваным парусом, с диском заходящего солнца, окрасившего и небо в облаках и волны в пене буйными красками. Но площадь обнажающейся дранки все разрасталась, пора было подыскивать другую картинку, побольше размером. А еще в одном месте под прохудившейся крышей выступило на стене широкое с рваными краями, дышащее затхлым пятно. Что поделаешь, весь дом давным-давно требовал серьезного ремонта.

Толя вернулся домой — вот в это бедственное пристанище своей семьи — и; пока мать потчевала его обедом, томился молча. Олег Ивановский и эта… эта девица с бирюзовыми сережками… они терзали воображение, они со смехом повторяли друг другу наизусть выученные фразы из его интимных писем… И свежие щи, всегда такие вкусные у матери, не хотелось глотать, и аппетитная тушеная баранина с желтой, сочной, ароматной картошкой не шли в горло.

Странно, слова, предназначенные для двоих, могут звучать музыкой, а стоит злой, тщеславной девчонке так бессовестно похвастать ими перед третьим лицом, и они оборачиваются в нечто жалкое, в источник невыносимого, жгучего стыда… «Ну, почему, почему я так мучаюсь?.. К черту!.. Ведь чепуха это все!» — пробовал утешить себя Толя.

— Ну! — удивилась мать. — Чего задумался? Ешь!

— Что?.. Ну да! Спасибо, мама, все очень вкусно, но я сегодня плотно поел в буфете.

Сестры в форменных платьях, в белых, праздничных, по случаю окончания учебного года, фартуках, захватив волейбольный мяч, сказали матери, что идут во двор поиграть с подругами. Отчим строгал рубанком новую заплату для плинтуса.

— Сегодня родительское собрание, — робко сказала мать, — сегодня в десять… Толя, сходил бы! А?.. Девочки перейти-то перешли в восьмой класс. Но что там Евгения Николаевна? Может, у нее какие-нибудь замечания будут?.. Сходи, пожалуйста, послушай…

— В десять?

— Да, сынок.

«Странно», — думал Толя все об одном и том же. Ну, допустим, он был бы писатель и случилось бы ему рассказать о человеческой любви все то, что писал он этой… этой… только, конечно, куда сильнее, лучше и ярче! Ведь тогда вовсе не было бы никакого стыда, хотя уже не один Олег Ивановский, а десятки тысяч, может и сотни тысяч, посторонних людей вчитывались бы в его тайны, делились ими, думали о них. Разве не странно: одни и те же чувства, но выраженные в печатном слове, принесли бы ему не злую муку, от которой вся душа в корчах, а признательную, быть может, восхищенную благодарность, а то и славу…