«О количестве выделяемого нектара, — читал он, — дают представление следующие цифры: чтобы собрать 1,3 килограмма меда, пчела должна посетить 2000 цветков белой акации или 5000 цветков эспарцета; один килограмм меда собирается почти с 6 миллионов цветков красного клевера…»
После разрыва с Галей — такого внезапного, необъяснимого — Толя отослал девушке все ее письма, но свои в обмен не получил… Оказывается, она уничтожала их по прочтении. Ах, Галя, Галя!
Поработав часа три, Толя вышел из читального зала в буфет — размяться, закусить немного, подкрепиться стаканом кофе. Когда, покончив со всем этим, он закурил сигарету, к нему вдруг подошел Олег — без пиджака, с ослабленным в узле и слегка опущенным галстуком, с расстегнутой у ворота сорочкой. Он насмешливо улыбался чему-то, протянул, здороваясь, руку, спросил, кивнув на опустевший стакан:
— С тройной порцией сахара?
— Зачем? Терпеть не могу слишком сладкого.
— Не во вкусе дело. Я, например, во время сессии ввожу в организм как можно больше сахаристых веществ. Укрепляет память.
«Что ему нужно? Он неспроста подошел ко мне», — подумал Толя. «Ввожу в организм!» — мысленно повторил он и почувствовал на лице невольную усмешку; тут же, устыдившись и стараясь скрыть неделикатную гримасу, пробуя дать ей приличествующее, вполне извинительное объяснение, он помахал рукой, якобы разгоняя перед собою злой дым сигареты, так назойливо лезущий в глаза.
Олег без пиджака. Значит, дорогой, по самой последней моде сшитый его пиджак оставлен там, в зале — висит на спинке стула в знак того, что место занято. «Но почему он все улыбается, зачем так настойчиво, так вызывающе засматривает мне в лицо?» Тут заметил Толя и Галю, она тоже издали наблюдала за ними и улыбалась со злой выжидательностью.
— Дорогая, — многозначительно произнес вдруг Ивановский, кося в сторону Гали смеющимися глазами, — дорогая, теперь четвертый час ночи, — на память цитировал он, склоняясь к Толе, — и ты спишь, конечно. Ты спишь спокойно и глубоко так далеко отсюда. А я все-таки совсем ясно вижу тебя. Вижу даже вмятину на подушке с расходящимися на ней лучами от твоей головки…
— Что? — вмиг заливаясь мучительной краской, непроизвольно вскрикнул Толя и поспешно загасил в пепельнице до половины недокуренную сигарету.
— Ничего. Так… Проверяю собственную память. Читал на днях один роман в письмах, кажется, перевод с французского. Вот бы ботанику профессора Курсанова так запомнить, как этот самый роман!
