На всемъ лежала также печать безцвѣтности и тупости. Однажды, я замѣтилъ, что, хотя Джіованни работалъ красиво и изящно, но бритва его была изъ рукъ вонъ плоха.
— Что это значитъ? — спросилъ я у парикмахера, который только что углубился въ монадологію Лейбница, — почему вашъ ассистентъ не точитъ бритвы?
— Помилуйте! — вскричалъ со страхомъ парикмахеръ, — это было бы новшество!
Я взялъ бритву въ руки, приставилъ ее къ поверхности зеркала, и сказалъ:
— Смотрите, какъ она тупа.
Парикмахеръ бросилъ разсѣянный взглядъ на меня и сказалъ:
— О, да, зеркало! Но зеркало вѣдь въ сущности своей есть ничто.
Тогда же мною было послано къ другу моему Фрицу письмо за границу, которое, испрещренное всевозможными почтовыми марками, вернулось назадъ за ненахожденіемъ его адреса, и недавно я нашелъ его въ своей записной книжкѣ. Позвольте мнѣ кстати привести выдержки изъ этого письма:
«Любезный Фрицъ! Я въ Царствѣ Грезъ, и ты найдешь это невѣроятнымъ, но совѣтую тебѣ уложить вещи свои и пріѣхать сюда. Перлъ есть настоящій Эльдорадо для всѣхъ собирателей. Весь городъ представляетъ собою музей, гдѣ много жалкаго хлама, но попадаются и поразительныя вещи. Я сегодня видѣлъ великолѣпный готическій рѣзной ларецъ, пару серебряныхъ стѣнниковъ XVI столѣтія и сказочно прекраснаго бронзоваго мальчика работы Челлини. Всю прошедшую недѣлю мы рылись въ фарфорѣ. Страшно низкія цѣны тебя испугали бы. Тутъ страсть ко всему старому; изъ пяти домовъ въ одномъ, навѣрно, найдется складъ антикварныхъ вещей; только и живутъ стариной; во дворцѣ нагромождено, по крайней мѣрѣ, двадцать стилей. Въ Перлѣ есть еще такъ называемая Часовая Башня, высокая, массивная и сѣрая, вродѣ нашихъ старинныхъ колоколенъ: на ней находятся старые часы, и третью часть ея занимаетъ циферблатъ. По этимъ часамъ, которые ночью освѣщаются извнутри, такъ что можно видѣть ихъ стрѣлки, городъ сообразуетъ свое время. Но это бы все еще ничего, если бы не особеннымъ свойствомъ обладала эта башня. Она дѣйствуетъ мистически на жителей и обладаетъ какою-то притягательной силой; въ опредѣленные часы около этой башни толпятся мужчины и женщины. Чужестранецъ съ недоумѣніемъ останавливается передъ этимъ собраніемъ людей, которые нервно толпятся на мѣстѣ съ воздѣтыми кверху глазами. Встрѣтивъ одного знакомаго въ кафе, я спросилъ его, что все это значитъ, и не получилъ прямого отвѣта. Въ лучшемъ случаѣ отвѣчаютъ:
— Это великая Часовая Башня.
— А это не камера-обскура и не паноптикумъ? — добивался я.
