— Ты, конечно, дал согласие?
— Видишь ли, не поздно, можно и отказаться. Ты же теперь… Вас же двое. Как будет все, не знаю.
— Решай, Егор, сам. Если интересно. А я, ты же знаешь… Вернее, мы… — Она с прежней улыбкой сделала ударение на слове «мы». — Теперь уже мы скажем тебе, как тогда, давно, сказала одна знакомая: «А на Сахалин не надо?»
Он рассмеялся, лицо его все заискрилось, словно бы осветилось давним, приятным.
— Да, да! Было, было… А один знакомый тогда ответил: «Пока нет».
— А она сказала: «Задача легкая — приготовилась к более сложной!»
— Помню, помню! Все помню!
Он рассмеялся и, чтобы приглушить смех, прикладывал ее руки к своим губам — шершавым, обветренным, но теплым.
— Так когда, Егор?
— Еще в ЦК будут приглашать, беседовать.
— Значит, может затянуться?
— Вряд ли. Дело, Лидуша, пожалуй, нескольких дней.
— Ну, что ж… — Она понизила голос. — Нас тоже заберешь, сразу. Мы одни не останемся. Единственное условие.
— Хорошо, хорошо! Только с врачами посоветуемся.
— А-а, с этим главврачом? Вчера, когда он, — Лидия Ксаверьевна повела глазами на свой живот, — постучал впервые, этот врач приходил и не очень-то, кажется, остался доволен. Так что можешь не советоваться, Егор, его я не послушаю. Это наше — слышишь? — наше требование: быть с тобой, и ты его выполнишь. Так, Егор?
Он видел, что она говорила взволнованно, даже чуточку раздраженно: неровный румянец проступил на щеках, в глазах — сухие искорки, и Сергеев поспешил успокоить ее:
— Хорошо, Лидуша. Ладно.
Он перевел разговор на другие темы: что делается дома, кто звонил из ее коллег по театру. Посмеялись над тем, как обращалась к нему, Сергееву, тетя Сима, аккуратно, каждую неделю, звоня ему по телефону: «Ваше превосходительство, товарищ генерал, каково состояние Лидии Ксаверьевны?» Лидия Ксаверьевна смеялась, зажимая рот ладонями, Сергеев — сдержанно откидываясь на спинку стула. Потом он заторопился, сказав ей с улыбкой:
— С врачами, Лидуша, все же посоветуюсь, а решение примем сами, по-военному!
В дверях он, обернувшись, кивнул и знакомо, двумя глазами сразу, подмигнул. Лидии Ксаверьевне такое нравилось: выходило у него наивно и трогательно.
Лидия Ксаверьевна еще смотрела на закрывшуюся половинку двери, мысленно видя, как он, высокий, прямой, в куцем, не по росту, халате, удаляется по коридору; улыбка светилась на ее лице. Голос Клавдии Ивановны вывел ее из этого состояния:
— Что же, Лидия Ксаверьевна, никак, мужа куда-то посылают?
