— Не будем фантазировать, — сказал Ллойд. Он задвинул плиту на место.
— При чем тут фантазии? — сказала Маргарет. — По-моему, такое вполне может случиться.
— Я не говорю, что это нереально, тетя Мартарет, — сказал он. — Я сказал, что мы одну поймали и одну видели. Итого только две.
— Ты сам сказал, что их, вероятно, больше, — сказала Маргарет.
— Я помню, что я сказал, — Ллойд достал из заднего кармана красный носовой платок и обтер лицо.
— Не знаю, что хуже, — сказала Маргарет, — бояться их днем или ночью.
— Хуже бояться мышей по ночам, — сказала Сара.
— Я бы попросил всех уйти в гостиную, — сказал Ллойд. Он сложил платок и сунул его обратно в карман.
— Что он там делает? — спросила Маргарет в гостиной.
— Судя по шуршанию, он раскрывает бумажный пакет, как это делают в бакалейном магазине, — сказала Милдред.
— А я ничего не слышу, — сказала Маргарет.
Мимо дома проехала машина. Через секунду она просигналила и кто-то крикнул на улице.
— Должно быть, Джим приехал домой обедать, — сказала Милдред.
— Неужто уже полдень? — спросила Маргарет. — Я не слыхала гудка обувной фабрики.
Сара прислушивалась к звукам из кухни. Отец приезжал к теткам по первому зову, будто искупая какую-то вину перед ними.
Они шли через двор фермы к дому. Рядом с гаражом высилась куча металлического мусора. Сара была знакома с Кевином Портером еще со школы. В детстве у него были слюнявые губы. Они с Кевином не дружили и дороги их разошлись.
— Не хочу, чтобы обо мне писали в этом фашистском листке. — Он закатал рукава своей синей рабочей рубашки.
— Ты — скульптор, — сказала она. — Люди хотят знать о тебе.
— Ничего они не хотят, — сказал он.
Через заднюю дверь они прошли в кухню. Поломанные сучья и листья валялись на полу вокруг дровяной плиты. Сара смотрела на свет, льющийся в окно над раковиной. Ей захотелось быть женой хозяина этого дома и консервировать фрукты в керамических банках.
Кевин накрошил в кофейную гущу яичную скорлупу.
— Зачем ты это делаешь? — спросила она.
— Так меня мать научила, — сказал он.
Он переложил гущу в лоскут марли, завязал и опустил комок в кофейник.
— Я делаю это во имя любви к матери. Любить — самое милое дело на свете. Мир полон любви.
Она не поверила, но улыбнулась. Она смотрела, как он подбрасывает дрова в плиту. Движения его были плавными. Когда кофейник закипел, он разлил кофе по двум щербатым чашкам. Она отхлебнула.
— Изумительно. — Она вдыхала кофейный пар.
С чашками в руках они перешли в гостиную. Там было пусто, не считая большой металлической скульптуры посреди комнаты. Сара взглянула на скрученную в узел трубу. Она прикинула освещенность комнаты.