— Наш жеребёнок победил! Победил! — кричу я, соскакиваю на землю и через всё поле бегу к Звёздке.
Эта победа была потом, а вначале было вот что.
Рахмат лежал на диване. Глаза его были закрыты, а на животе — книга. От его дыхания книга то поднималась, то опускалась.
— Подъём! — крикнул я. — Вставай!..
Рахмат испуганно вскочил на ноги.
— Сумасшедший! — сказал он. — Я не спал. Просто размечтался. Вот, думаю, творить бы такие дела, как барон Мюнхаузен.
— Такие дела будешь творить потом, — ответил я, — а сейчас ответь: пойдём мы или не пойдём?
— Конечно, пойдём.
— Почему же тогда не оделся? Ты ведь сам говорил, что в два часа будешь ждать.
— Ну, это быстро! — Рахмат кинулся к вешалке. — Ты иди, я догоню. Только верёвочку прихвачу.
Я вышел на улицу. Тополя, выстроившиеся вдоль реки, словно солдаты, были белы от снега, будто одетые в больничные халаты. Рахмат выбежал минут через пять, натягивая на ходу шапку.
— Поехали! — крикнул он.
— Верёвку взял?
— А как же. — Рахмат распахнул пальто, показал верёвку. Он намотал её себе на пояс. — Бельевая. Дома она всё равно сейчас не нужна.
— Послушай, Рахмат, — сказал я, когда совсем мало осталось до конюшни, — а как же мы будем приучать его к себе?
— Потом увидишь, — ответил Рахмат. — На этом деле я собаку съел. Ослы упрямее бывают, я и то справлялся. Помнишь, прошлым летом…
Кабул-ата задавал лошадям корм. Мы помогли ему насыпать ячмень в торбы, изредка оглядываясь на жеребёнка, который стоял в самом конце конюшни. На лбу у него белела звёздочка. Рахмат взял торбу и хотел пойти к нему, но Кабул-ата остановил его.
— Дай-ка лучше я сам, — сказал он. — Норовистый уж очень. От одного шороха до облаков подпрыгивает. Вы подальше от него держитесь.
Мы молча кивнули, наблюдая за нервничающим жеребёнком. Он пронзительно ржал, брыкался и вставал на дыбы.
— Огонь, а не жеребёнок! — вздохнул Рахмат. — Знаешь, вчера председатель приказал отправить его в табун.
— Такого-то жеребёнка? Это же будет первоклассный скакун! Ты погляди на его тонкие, длинные ноги, а голова, голова-то вся вперёд стремится. Масть такая!
Мы вышли из конюшни следом за Кабул-ата.
— Удивительный жеребёнок, — сказал я. — Если приучить его к себе да объездить, был бы мировой скакун.
Кабул-ата скомкал бороду в кулак, глянул на нас из-под густых бровей.
— Вчера мне говорили, что вы, сорванцы, ему сахар давали.
— Да нет, что вы… — сказал я.
— «Да нет»! — передразнил меня дед. — Матковул это своими глазами видел.
