Мона приготовилась увидеть кого-то очень страшного.
На крыльцо, однако, вышел человек весьма мирной, даже скучной наружности. Был он преимущественно сер: полуседые волосы в кружок, такая же бородка а-ля Чернышевский, железные очки. Под мышастым пиджачком виднелась рубашка навыпуск с украинским вышитым воротом. В руке человек держал стакан с чаем. Оружия на нем не было.
– Здравствуйте, ребята, – кивнул он конвойным. – Коля, на тебя соседи жалуются. Ты ко мне потом зайди. Сайкин, книжку прочитал? Как твоя мать, Тиша? Не выздоровела?
Все трое почтительно поздоровались, называя его «господин директор». Каждый что-то ответил, но Мона не слушала – у нее громко стучало сердце. В этом Чернышевском, в его мягких движениях, в тихом, по-учительски поставленном голосе было что-то пугающее. Точно так же приготовишкой она боялась грозную директрису.
Человек не спеша спускался по ступеням. Теперь он смотрел на задержанных. Глаза у него оказались тоже серые, внимательные.
За директором шел десятник Семен, показывал на каждого пальцем, вполголоса что-то объяснял.
«Ордена… Шифра… Психованная», – разобрала Мона и, поймав на себе изучающий взгляд атамана, пару раз судорожно дернула головой.
– Господин начальник! – громко сказал Канторович. – Разрешите обрати…
Получил от конвойного удар прикладом под ребра, поперхнулся.
– Будешь говорить, когда вызовут к доске, – укоризненно покачал головой директор. – Никакой дисциплины, а еще офицер. Отдай ему ордена, Семен. Он их честно заслужил. Смелый человек – по глазам видно. И опасный. Второй тоже непрост. Отведи их в инспекторскую, к Степану Акимовичу. Пусть допросит про шифры и прочее. А вы, – обратился он к отцу Сергию, – пожалуйте ко мне, поговорим. И дочку прихватите.
К возражениям атаман, видно, не привык. Отдав распоряжение, повернулся и пошел назад в дом.
Десятник похвастался конвойным:
– Не зря я лодошника доставил. Слыхали? Сам с им говорить будет. А я сразу скумекал: дедок непростой.
Канторовича со Скукиным повели к воротам. Мона с ними не простилась, даже не посмотрела вслед. Она знала: сейчас решится судьба.
От волнения она толком не разглядела внутренность правления. Кажется, там сидели за столами люди, где-то стучала пишущая машина. Мона смотрела только на сутуловатую спину директора.
Он толкнул дверь, поманил за собой:
– Пожалуйте.
Эта зловещая вежливость пугала больше всего.
Они оказались в кабинете, очень похожем на учительскую. Ничего воинственного – книжные шкафы, на столе несколько тетрадей, даже что-то вроде классного журнала с разграфленными страницами, исписанными аккуратным почерком.
