— Чего же ты тогда волнуешься?
— А я не волнуюсь. Делай как хочешь. Но мне твоя затея критиковать комиссию не нравится, особенно потому, что никто не знает, о чем тебя там спрашивали и как ты отвечал.
— Вот я и расскажу.
— Думаешь, это будет правильно?
— Знаешь, Берт, ты всю жизнь работаешь с прессой. Тебе известно, что и у меня есть некоторый опыт в этой области. L’attaque, toujours l’attaque![21] На этот раз они откусили больше, чем могут проглотить.
— Мы поговорим об этом позже, Зэв.
— Позже?
— Да. Я буду сегодня у вас по случаю дня твоего рождения. Разве Энн ничего тебе не говорила?
— О боже, защити меня от фирмы «Флэкс лэкс», а от своих друзей я смогу защититься сам! — крикнул Лэнг в трубку.
— Ты настроен довольно легкомысленно.
— Вообще-то говоря, нет, — сказал Зэв, нарочито плаксивым голосом.
Флэкс засмеялся и положил трубку. Лэнг подумал, что их разговор закончился удачно, ему удалось сделать «под занавес» хорошую мину. Он любил эффектные ремарки под занавес; точно так же ему нравилось во время телефонного разговора класть трубку до того, как собеседник скажет «до свидания».
Намыливаясь, он думал о своем предстоящем выступлении по радио и с удовольствием заметил, что целые абзацы складываются у него в уме сами собой.
«Ведь это та же самая комиссия, — скажет он, — которая назвала Шерли Темпл марионеткой коммунистов, хотя в то время ей было всего шесть лет; та самая безмозглая комиссия, которая спросила директора федерального театра Хелли Фланагана: „Кто такой Кристофер Марло[22]? Коммунист?“
Вопрос этот, не говоря уже о его комичности, служит красноречивым доказательством узости умственного кругозора членов комиссии. Но дело не только в этом. Он свидетельствует о воинствующем невежестве, столь характерном для фашистов всех стран мира и прекрасно выраженном в гнусных словах: „Услышав слово „культура“, я тут же хватаюсь за револьвер“. Эти современные троглодиты (пожалуй, это слишком научное слово; лучше сказать — дикари), эти современные дикари добиваются ни больше ни меньше, как…» Схватив со стула блокнот и карандаш, он начал писать.
Сквозь двое дверей. Лэнг слышал, что Энн все еще играет сонату Скарлатти. Он остановился на мгновение, раздумывая, не вызвать ли ему Пегги, но потом решил, что обойдется и без нее. Все, что нужно, он успеет сказать ей завтра, вручая чек на жалованье. Лэнг снова начал писать и работал до тех пор, пока в дверь ванной комнаты не постучали.
— Можно, можно, — нахмурился он.
