Когда я вошел в вестибюль гостиницы и окликнул «патроншу», то увидел там мужчину, которого я никогда прежде не встречал и который тут же поднялся со стула; он произвел на меня неприятное впечатление, но я прошел мимо, не обращая на него внимания.
Где же мать? Я зашел в малую гостиную, где «патронша» обычно находилась — она была пуста. Пустым оказался и кабинет, через который я вернулся в вестибюль… Что бы это значило? И еще этот человек, так и оставшийся стоять, который теперь смотрел на меня, не отрываясь.
— Вы ждете кого-то? — поинтересовался я.
Он неопределенно улыбнулся.
— А моя мать? — продолжал я. — Она там?
— Сейчас она спустится, — ответил незнакомец.
Я подумал, что он хочет поговорить со мной, настолько явно на его лице было написано это намерение, но он удержался, а легкая улыбка снова появилась у него на губах да там и осталась. Я собрался было подняться по лестнице наверх, но эта улыбка заставила меня задержаться, я обернулся и молча посмотрел на человека, возбудившего мое любопытство, которого я видел в доме впервые.
— Вы, значит, и есть господин Клод, так ведь? — спросил он после минуты тягостного молчания.
Я кивнул головой, подтвердив, что он не ошибается.
— Так… — пробормотал он.
Это был субъект лет пятидесяти, не слишком ухоженный, хотя и в перчатках, с крашеными усами, высокий, скорее тощий, чем худой, — на всей его не внушающей симпатии фигуре лежал какой-то отпечаток хитроватости и нездоровья. Он держал накинутый на руку плащ. Накладной целлулоидный воротник окружал его шею сомнительной белизной. Что до его высоких лакированных ботинок и гетр из серого драпа, то они были старые и потертые.
Я изучал его, весьма, впрочем, удивленный тем, что он точно так же изучает меня, притом с бесцеремонностью, которой у него не было вначале. По какому праву он позволяет себе столь тщательный осмотр? Что за наглость! Что за нелепая фамильярность! Он ведь, в отличие от меня, был здесь, в этой гостинице, не у себя дома.
— Я здесь, — послышался вдруг голос «патронши». — Я у себя в комнате!
Она открыла дверь.
— Что случилось? — спросила она.
Я вне себя взбежал по лестнице к матери, надеясь, что мне достанет энергии устроить ей сцену; и в самом деле, по одному только моему возбужденному виду «патронша» тут же поняла, о чем пойдет речь.
— Я только тебя прошу говорить потише, — сказала она. — Не надо поднимать шум на весь дом.
— О! Весь дом! — Я усмехнулся. — Поскольку я не собираюсь здесь оставаться, я хочу тебя предупредить, что это не имеет значения.
