Повинуясь всем ее капризам, я отчетливо понимал, какие чувства ею владели. Но из нас двоих я был более слабым, и Мариэтта властвовала надо мной. Она как бы привносила в наши ласки какое-то влияние извне и, замечая это, получала еще большее наслаждение.
Вскоре это стало мешать нам любить в нас что-то такое, что не напоминало бы нам того третьего, должниками которого мы были, каждый по-разному: Мариэтта — обманывая его, а я — оценивая изменения, произведенные им в моей любовнице. Любой другой, наверное, испытывал бы к нему ненависть. Я был на это неспособен. Мариэтта была мне дороже моей ненависти. Она заставляла меня забывать про ненависть. Более того: мною владели только желания, а что именно их рождало — сама ли встреча с моей любовницей, или все-таки играли роль те острые приправы, которые она добавляла к нашим любовным забавам, было мне безразлично — настолько самих этих забав хватало, чтобы питать мою радость.
Выходило, что Мариэтта стала мне менее дорога, чем те удовольствия, которыми она меня вознаграждала за мою склонность к ней, и в один прекрасный день я вдруг понял, что не люблю ее так, как мне казалось. Она была всего лишь женщиной, и именно без этой женщины я не смог бы обойтись, а не без нее, Мариэтты… Появись вдруг другая женщина, сложенная, как моя любовница, высокая, бесстыдная, чувственная, не знающая никаких запретов и всегда готовая принять меня, подмени она вдруг Мариэтту, и нет ни малейшего сомнения в том, что я держал бы себя с ней точно так же. Однако Мариэтта обладала для меня странным очарованием еще и оттого, что, будучи моей любовницей, она была одновременно любовницей Фернана, и именно на это совместное обладание я натыкался всякий раз, когда хотел лучше понять, что же меня привлекает в ней и почему она так необходима для моего счастья.
Без этого совместного обладания, когда я все время боялся, как бы Мариэтта не ускользнула от меня, моя страсть к ней, конечно же, не продержалась бы долго на таком накале. Между тем Мариэтта, с помощью расчетливых уловок и сознательного нарушения равновесия, поддерживала во мне мысль, что она принадлежит мне меньше, чем моему сопернику. Правда, у меня было перед ним преимущество в том, что я знал, какие средства он использует, чтобы доставить Мариэтте настолько острые ощущения, что она старалась добиться их и во время наших любовных утех. Однако вскоре мне перестало хватать этого преимущества. Мне захотелось взять верх над Фернаном в той признательности, которую в глубине души смутно питала к нему моя любовница, а также заставить ее более не чувствовать себя обязанной держаться за меня всего-навсего по старой привычке или по каким-то своим соображениям с привкусом извращенности, которые она принимала в расчет, чтобы изменять мне в конце концов нисколько не меньше, чем своему другу. Это было для меня невыносимо. Сравнивая себя с Фернаном, я не смел даже подумать о том, кого бы она предпочла, если бы вдруг ей пришлось выбирать. Я знал, что это был бы не я, но ничто пока еще не торопило мою любовницу с подобным выбором, а я и не думал, что когда-нибудь ей придется его сделать.
