— Какую сцену?
— Ну, мой друг, ты об этом пожалеешь… Говорить в таком тоне с собственной матерью! Вот увидишь. Вот увидишь…
А я не видел никакой другой причины, кроме той, что Мариэтта покинула гостиницу по вине моей матери, поскольку сам факт того, что моя любовница поднялась к себе в комнату собирать вещи, означал, что в ее отъезде не было никакой преднамеренности… Я был в этом уверен… Я обвинял мою мать в том, что она в некотором роде заставила Мариэтту уйти, и жалел бедняжку. Значит, мне не сказали всей правды. Значит, мне лгали. Мариэтта никогда бы не уехала так быстро, не произойди все это. Она подождала бы меня, и я бы воспротивился, она знала, этому внезапному разрыву. Конечно же, я бы не позволил. Из-за какой-то перепалки? Не верю! От меня что-то скрывали, и это что-то, когда я стал думать, показалось мне ясным как день — просто моя мать, ревнуя Мариэтту, воспользовалась ее плохим настроением, чтобы выставить девушку за дверь. Как я не подумал об этом раньше? Ну разумеется, именно так можно было объяснить эту неприятную историю. К тому же, злоба моей матери против Мариэтты — она зародилась не сегодня. Она восходила к появлению у нас моего соперника. Я видел это. Моя мать влюбилась в него: он мгновенно покорил ее. Может быть, она станет отрицать? Это было просто смешно. Моя мать, влюбленная в секретаря суда! О! Она, конечно, не признается… она будет отрицать… она ни за что на свете не признается в подобной гнусности! Но разве я нуждался в ее признании?
Бедная женщина была в полной растерянности. Она целый день ходила, ругала всех подряд, враждебная ко всем, нервная, смешная. И я ее не жалел. Я сконцентрировал на ней весь свой гнев. Она не была больше моей, матерью, эта женщина. Она оставалась «патроншей», и можно было только посмеяться над ее чувствами к этому человеку, некрасивому и богатому. Так ей и надо. И я внутренне радовался ее разочарованию, словно оно могло отвлечь меня от моего собственного разочарования и помешать видеть вещи такими, какими они были.
Чего я тогда еще не мог допустить, так это того, что Мариэтта — хотя она и ушла, поддавшись гневу, — ушла навсегда. Я ждал, что она мне напишет и укажет адрес, по которому я смог бы ее найти. Разумеется, она мне напишет: мне передадут в течение дня ее письмо. Это помогало мне не думать о том, что о ней болтали. Наконец, я готовился, в случае если Мариэтта вдруг решит навестить меня ночью, в моей комнате, организовать все для этой романтической, полной опасностей встречи. Я считал, что наше приключение ни в коем случае не будет банальным. Я уже составлял план. Я излагал его Мариэтте. Она хладнокровно входила следом за мной в вестибюль, и, пока я снимал свое пальто, она уже поднималась по лестнице на второй этаж.
