Незадолго до рассвета Давернь, предупрежденный о приезде комиссии, организовал перевозку интернациональных бригад. Посвятив не один месяц подготовке к возможным событиям, он нашел неофициальный способ отправить их в Северную Африку, в английские и французские колонии.
– Мы понесли большие человеческие потери во время эпидемии дизентерии, – объясняет Давернь немцам, прикрывая рот носовым платком, что заставляет членов комиссии ускорить шаг, быстро зачеркивая на ходу множество имен с пометкой «умер».
Давернь прекрасно понимает, что, увы, его обман раскроется, как только отчет о посещении лагеря будет передан военным властям в Париже. Едва комиссия удалилась, он торопливо направляется к автомобилям служащих, держа в обеих руках по кувшину, наполняет их горючим из бака Citroёn, принадлежащего Грюмо, и разливает его по полу своего барака, где хранятся личные дела узников. Комендант смачивает носовой платок бензином и протирает им стены от пола до потолка. Пожар уничтожит документы, которые позволили бы установить имена тех, кого он освободил.
Давернь в коричневом шерстяном костюме стоит перед бараком. Отблески пламени пляшут в стеклах его очков. Почувствовав резкий запах гари, принесенный потоком воздуха, он уходит, оставив все позади. Сначала слышится лишь тихое потрескивание, затем – оглушительный рев. Давернь оборачивается. Барак, в котором находился его кабинет, яростно вспыхивает. Алые языки извиваются, словно змеи, зачарованные флейтой, охватывая предмет за предметом. Горит его кровать, горит стол: все в огне.
Под напором пожара лопаются стекла в окнах одно за другим, веселые огоньки жадно лижут стены. Поднимаются красные столпы, окрашивая небо в желтоватые оттенки, все выше и выше, доходя до солнца в зените; вот они уже возвышаются над горами, захватывая соседние бараки, предназначенные для администрации. Металлические гвозди извиваются, словно мученики в экстатическом забытье, передатчики взрываются, языки пламени клубятся, встречаясь на своем пути со стружкой, пылью и какими-то болтами, которые, будто кометы, проносятся мимо, прежде чем навсегда погаснуть. Документы, печати, имена – все пожирает ненасытное пламя, оставляющее после себя потемневшую бумагу, которая разлетается, как птицы, застигнутые бурей, потом снова падает на пол, ставший пеклом, и разбивается огненной волной.
Плохенькие деревянные бараки, расположенные у входа в Гюрс, охвачены огнем со всех сторон, словно охапки хвороста. Ничто не устоит перед пламенем, даже трусость и слабоволие, которые должны быть осуждены на бумаге невиновными людьми. Оно уносит с собой упоминание о постыдном поражении, возмутительном перемирии. Если бы это зрелище не было таким грустным, его можно было бы счесть прекрасным. Оно похоже на бенгальские огни, которые иногда зажигают летом, в жару, и которые своими фантастическими красками восхищают детей.
