В конце июля было объявлено, что срок действия документов, дающих право на свободу, истек. Бараки для женщин почти опустели, четыре тысячи женщин покинули лагерь. Семьсот узниц решили остаться. В бараке номер двадцать пять десять заключенных. Наконец-то у них достаточно жизненного пространства! Женщины радуются тому, что теперь можно пить двойную порцию кофе, спать на двух тюфяках вместо одного и пользоваться вещами, которые уехавшие подруги не смогли с собой увезти.
– Комиссия Кундта здесь! Они здесь! – кричит, пробегая по блоку, юная проститутка, пожертвовавшая собой для того, чтобы усмирить порывы Грюмо; дело было ранним утром 21 августа. Пятерых немецких чиновников в гражданском сопровождает французский лейтенант. Ариек просят выстроиться в ряд для короткого опроса.
– Ваша семья желает, чтобы вы вернулись на родину, фройляйн Плятц.
– Я не разделяю их взглядов.
– Вы коммунистка?
– Нет.
– Тогда вы могли бы жить в Германии.
– Это именно то, что мне предлагали.
– И что же?
– Если у вас есть право умереть за свои идеалы, то почему его не может быть у меня?
– Вы не хотите вернуться на родину?
– Я уехала оттуда более восьми лет назад и боюсь, что больше ее не узнаю.
Ева отвечает спокойно, без высокомерия. Чиновник, которому около тридцати, спешит составить список женщин, готовых к отправке в Германию, чтобы поскорее покончить со всей этой административной волокитой. Свои обязанности он выполняет без особого энтузиазма.
– Так что же мне с вами делать? Вы немецкая гражданка, вам необходимы хорошие условия, и вы заслуживаете лучшего обхождения.
– Оставьте меня здесь. Если мне суждено умереть в своей постели, я хочу, чтобы это произошло в лагере Гюрс. Я чувствую себя должницей Франции, которая приняла стольких беженцев: больше, чем любая другая европейская страна.
– Вы правы, – говорит чиновник. – Я вижу, что вы очень больны, – продолжает он, уткнувшись носом в бумаги.
– Но чувствую себя настолько хорошо, насколько это вообще возможно в военное время, – отвечает Ева.
– Однако мне кажется, что выглядите вы неважно. Скажем, недостаточно хорошо для переезда. Не так ли?
Мужчина в униформе бросает на Еву красноречивый взгляд, предлагающий с ним согласиться.
– Да, думаю, что вы правы.
«Непригодна к переезду», – пишет чиновник на ее личном деле, затем пожимает плечами и направляется к блокам для мужчин, которые, как и женские блоки, наполовину пусты, ведь бóльшая часть заключенных уже переведена.
