– Мне нетрудно вообразить себе, в какой ситуации вы пребываете, – продолжил я. – Но в конце концов, ведь вы можете выходить из дому. Вы не обязаны неотлучно быть…
Она меня прервала:
– Нет, разумеется. А как же вы думаете? Мне позволяют расслабиться.
Она выбрала шутливый тон, и я притворился, что подключился к ее игре.
– Вижу. Поручения… покупки…
– Точно. Женщине всегда требуется что-нибудь прикупить. Ох! Я никогда не отлучаюсь надолго.
– Чего вы боитесь? В случае необходимости господин Рувр позвонил бы Клеманс или горничной.
– Да… да… конечно. Но я страшусь его неосмотрительности. Когда меня с ним нет, он быстро теряет терпение. И вместо того чтобы спокойно сидеть в своем кресле, пытается ходить… если только можно это назвать ходьбой… и рискует упасть. Я знаю, ему не под силу подняться без посторонней помощи. Он совсем как малое дитя, понимаете, и, чувствуя себя слабым и зависимым, он становится от этого еще более властным и раздражительным.
Я размечтался и представил себе Рувра, ковыляющего по коридору до лифта, потом выходящего на террасу, где он столкнулся лицом к лицу с Жонкьером. Но ведь ему пришлось бы затем спуститься, чтобы поднять очки. И потом, прежде всего, как мог бы он в такой поздний час ускользнуть от внимания жены? Чепуха!
– Я бы хотел быть вам полезным, – сказал я. – Если вы представите меня мужу, например, то я смог бы время от времени составить ему компанию, пока вы гуляете, не глядя на часы.
Я тут же подумал: «Что тебя дернуло, старый болван? Хорош ты будешь со своей мордой сенбернара, изъеденной молью. Не ввязывайся в это дело!»
– Нет-нет, – поспешила отказаться она, к моему облегчению. – Как это мило с вашей стороны, но я ни за что не хотела бы сделать вас объектом его грубостей. Знали бы вы, какой он ревнивец и собственник.
Она открыла сумочку и быстро попудрилась. От ее жеста у меня защемило сердце, настолько она вдруг напомнила мне Арлетту. Я тоже безотчетно был ревнивцем и собственником. Но мне больше некого мучить. Палач без клиентуры! Я подавил в себе внезапное желание рассмеяться и встал.
– Ну что ж, покойной ночи, мадам. И несомненно, до завтрашнего вечера.
– Надеюсь.
Хотелось бы мне теперь узнать, почему я так возбужден и полон злобы. И в то же время скорее доволен. Я не осмелился повернуть разговор на Жонкьера. Была бы она смущена? По правде говоря, я не стремлюсь это узнать. По правде говоря, мне пришлось заставить себя поверить в ее виновность! «И потом, чего уж там, – сказал я себе, – я провел такой приятный вечер».
