Мадам Рувр любезно слушала. Жонкьер меня заинтриговал. Вначале я подумал было, что он злобно реагировал как холостяк, которого потревожили. Теперь я был в этом уверен меньше. Я чувствовал, что он весь сжался и занял, так сказать, оборонительную позицию. И вдруг меня осенило, что мадам Рувр не была для него незнакомкой. И эта мысль продолжает меня преследовать. Вот почему я пытаюсь записать свои тогдашние впечатления – такие смутные, беглые и в конечном счете малообоснованные. От десерта мадам Рувр отказалась. Она поблагодарила нас за столь любезный прием.
– Стоит ли об этом говорить, – сказал Вильбер. – Надеюсь, отныне вы окажете нам честь считать этот стол своим.
По взгляду, который бросил на него Жонкьер, я понял, что он охотно бы его задушил.
– Ничего не обещаю, – прозвучал ответ. – Я еще не знаю, как мы организуем свою жизнь.
Засим последовали улыбки, приветствия. Уход дамы со сцены.
Я думал, что Жонкьер обрушится на Вильбера. Ничего подобного. Он ушел, не пикнув. Я предоставил Вильберу заниматься своей фармацевтической алхимией и тоже удалился. Совершенно очевидно, что люди, принадлежащие к одной социальной среде, порою связанные общими интересами, по чистой случайности могут в один прекрасный день оказаться в одном и том же доме для престарелых на Лазурном Берегу. «Гибискусы» пользуются большой популярностью. Это все равно что «Негреско» для третьего возраста. Значит, Рувры и Жонкьер, возможно, однажды уже соприкасались. Но ко мне это отношения не имеет!..
Имеет! По зрелом размышлении я прекрасно вижу, почему после этого ужина я закусил удила. Эта дамочка меня занимает. Я целеустремленно шел по трудному пути, сосредоточился, как спортсмен перед последним испытанием, а теперь мое внимание рассеивается. Все идет к тому, что я дам втянуть себя в пересуды, интриги, злословие, царящие в нашем пансионе. Доказательство тому – я расспросил Клеманс. Обычно она затевает треп, готовя иглу и ампулу для инъекции. На этот раз я сам навел ее на разговор о Руврах.
– Бедняга, – сказала она. – Он точная копия Папы Римского. Правая сторона наполовину парализована. Надо видеть, как он передвигается на двух костылях. Но голова при нем. И достоинство. Когда он в пижаме, то скажешь – сам президент. Меня бы удивило, если б он долго протянул. Ему всего семьдесят шесть, но можно дать на десять лет больше.
– А она? Сколько лет ей?
– Шестьдесят два года. Вот уж не скажешь, правда? Насколько я поняла, она много занималась спортом. Но у нас еще не было времени поболтать наедине. Знаете, я прихожу и колю его, измеряю давление. Это одна минута, а они только что приехали. Он, должна вам сказать, уже не отойдет. А она – совсем другой коленкор. Я уверена, что у нее тяжело на сердце.
