Тебя ласкает кто-нибудь другой!
Никто его не прерывал. Он спел все, что знал. На это ушло немного времени — репертуар на тот момент еще не сложился. Он состоял из так называвшихся «блатных» песен, которые позже, в более лояльные времена, причислят к категории городского романса.
Когда отзвучал последний аккорд, гитарист отважился посмотреть на Прыткого. Было сумеречно, но Саша заметил, что в глазах парня слезы. Все ждали, что скажет он, их «король». Прыткий кашлянул, подавляя першение в горле, обвел весь круг компаньонов значительным взглядом, затем показал пальцем на Сашу и неожиданно высоким голосом проговорил:
— Если кто этого щенка хоть пальцем тронет!.. — развернулся на каблуках и зашагал прочь, увлекая послушную кампанию в глубь двора.
…Песенная палитра дворовых гитаристов была довольно обширной: весь Высоцкий, лагерные песни, воровские «страдания», «плачи» о безответной любви и многое другое, что являлось формой народного творчества, но не вписывалось в официальные рамки. В то время, когда Саша из мальчика стал превращаться в юношу, технический прогресс сделал свое дело. Появились «радиохулиганы», заполонившие средние волны радиоэфира, которые с удовольствием крутили музыку «Битлов», переписанную с контрабандных дисков, Высоцкого…
Каждый день в Сашином классе начинался с обмена информацией о новых песнях, которые удавалось услышать от «шарманщиков» (радиохулиганов) за предыдущий день. Ввиду того, что радиозаписи не отличались высоким качеством, некоторые песни восстанавливали буквально по строчкам — из того, что кому удавалось расслышать и записать.
Исполняя песни, Саша сопереживал своим героям, становился частью проблемы, события, судьбы. В то же время он старался вложить в известные слова свой смысл, свое видение того, о чем пел. Со временем «чужих» песен стало катастрофически не хватать. И он попробовать писать свои стихи. Когда почувствовал, что получается, стал подбирать и музыку…
… Север. Пангоды. Его приезд сюда трудно назвать осознанным выбором своего будущего. Как и многие, хотел «попробовать» новой жизни. Ощущение того, что тогда, в 1979 году, ему повезло, пришло несколько позже, когда сжился с природой, с людьми, когда все это стало не просто интересным, красивым, — стало своим, родным. Все, что его окружало, стимулировало творчество, и не только масштабами, необычностью, новизной… В Пангодах пришло чувство ответственности перед будущим: он, умеющий рассказать о нынешней жизни, должен рассказывать! О Пангодах писали достаточно часто, но все как-то к случаю — событию, дате. Получалось, в общем говоря, вскользь, и — извне. Этот большой поселок не имел ни своих газет, ни телевидения. Писатели, журналисты — приезжали и уезжали. Он стал писать стихи о том, что его окружало: о Севере, о Пангодах, о людях. То, что получалось, исполнял под гитару тем, кто был рядом — жене, детям, друзьям, коллегам по работе…
