У нее по щекам покатились слезы, кажется, искренние. Лучше бы притворялась, я бы знал, как себя вести.
Чушь какая-то, фетишизм.
— Послушай, двадцатый век. Какой к чертовой матери кокон! Фетишизм! Подойдешь к Стене. Поплачешь. Поговоришь. Пожалуешься. Попросишь. Всё вспомнить, всё расскажешь. Записки — это выдумки людей!
— И Стена выдумки, я понимаю, да! Но… Мы должны возвратиться, я, кажется, в номере его забыла. Перепрятывала, перекладывала, доперекладывалась. У меня ведь памяти нет. Контрабандистка чёртова! Вот здесь ведь лежал все время в этом кармашке. Нет, куда-то переложила. И оставила. Где он еще может быть? У нас вещей-то с собой нет!
— Посмотри в футляре от фотоаппарата.
— Смотрела! Мы возвращаемся, останови автобус, ты слышишь? Воз-вра-ща-ем-ся!
У меня последний козырь.
— Почему ты всё говоришь только о себе? А мне, между прочим, тоже нужно к Стене, от друзей передать приветы и так далее, покаяться, может быть…
— Не ври, у тебя нет друзей. Покаяться? Давай я покаюсь сначала. Знаешь, почему я так быстро к тебе прибежала после того как Серёжка… Я боялась, что у тебя появится женщина, и тогда всё. Я эгоистка, и за это получаю. И тебя подставила, мы никаких сроков приличия не соблюли. Ты помнишь, ты остался у нас? Я всю ночь не могла уснуть, не знаю, почему, не знаю, не знаю, я сволочь. Покаяться? Хорошо, надо — езжай. А я вернусь, это окончательно. Если найду кокон, проделаю путь еще раз. А нет — вернусь домой, пусть меня пристрелит этот проклятый… проклятый… Пан… его кореец. Это кореец в нас стрелял! Так мне и надо! Прости меня! За то, что пришла к тебе, отняла столько времени… в твоем возрасте… когда каждый месяц ценность… У тебя еще будет! Ты ведь хотел бы ребёнка, я знаю. Хочешь! А я не могу! Пустоцвет, полупустыня! Тебе еще не поздно! А мне поздно! Просто невозможно! Знаешь, что такое невозможно? Крикни водителю! Эй, шеф!..
— Не ори! — я прервал ее грубо, но она этого не заметила. — На первой остановке пересядем на обратный автобус.
Вот так из-за глупости и сумасбродности женщины прерываются многие хорошие начинания! (Я старался шутить с собой, поскольку ничего изменить уже нельзя.)
— Дура я, дура! — вполголоса приговаривала Марина, отвернувшись к окну.
Дура, конечно, и из меня дурака делаешь. Я представил лицо Иосифа, когда мы ему скажем, что пересекли границу, искупались в «Мертвом море» — и вернулись. Купальщики-гурманы, видите ли, коллекционеры покорённых водоёмов. «А Вифлеем, храм Рождества, а Иерусалим, Гроб Господень, а Стена? Да вы с ума сошли!» Да, сошли, мы оба идиоты.
