– Давайте, – согласился я и погасил свет.
Мне приснилась моя Машка. Куда-то бежала, смеялась, бросала в меня снежки. Вы знаете, Машка снится мне часто. И каждый раз разное время года: то лето, то весна, то осень. А в эту ночь приснилась зимой. Но что странно: она всегда в летнем платье. Вот и в этот раз. Бросает в меня снежки, а сама в летнем платьице. Я кричу ей: «Маша, замёрзнешь, надень куртку!» И протягиваю ей свою куртку, хочу обнять. А она убегает и снова бросает в меня снежки. Я не пытаюсь увернуться, стою и любуюсь ею. Какая она красивая! Голубушка моя сизокрылая…
Проснулся я утром от запаха чеснока. Фёдор жевал сало и запивал холодным чаем из бутылки. Увидев, что я проснулся, он сказал:
– Вставай, соня, а то ты так никогда до Ростова не доедешь. Есть хочешь?
– Хочу, – кивнул я. – Но чеснок…
– Да брось ты, – рассмеялся он. – Пока доедешь, он сто раз успеет выветриться. А к тому же, если девка тебя любит, то ей хоть, извини… Ладно, не к столу будет сказано. На, – он протянул мне кусок сала и хлеба, – подкрепись. Больше ничего нету.
Более вкусного сала я никогда в жизни не ел. Скажу вам, такая вкуснятина. И почему я дома от него всегда отказываюсь? Вот глупый. А ведь бабушка всё время предлагала: на, внучек, сальца скушай. А я нос воротил, морщился. Ты посмотри, а оно действительно наивкуснейшее.
– Ну как? – спрашивает водитель. – Вкусно?
– Угу, – киваю.
– Домашнее, – говорит Федя. – У меня кум всегда двух-трёх кабанчиков держит. Одного на ноябрьские валит, второго – на Новый год. Ну а третьего – когда придётся, по весне. Семья у него большая. Пятеро детей. Мать, бабка ещё жива. А недавно тётку парализовало, так он и её домой привёз. Добрейшей души человек. Дочку мою крестил. Кстати, дочке моей скоро шестнадцать. Она у меня тоже стихи любит. Даже сама что-то сочиняет. Только стесняется нам с матерью показывать. Как ты говоришь, автор-то твой ночной?
– Бродский, – говорю. – Иосиф Бродский.
– А, точно. – Фёдор легонько хлопнул ладонью себя по лбу. – Скажу ей. Может, знает такого.
– Да, конечно, знает, – говорю. – Если стихи любит, то мимо Бродского не пройдёт.
– Ага, скажу ей обязательно.
– Дядь Федь, – вдруг вспомнил я, – погодите! У меня тоже еда есть. Блин, как же я забыл.
Я нырнул в рюкзак и выудил оттуда пакет с продуктами.
– А ну-ка, что там у тебя? – заглядывая в пакет, спросил он. – Колбаса? Это сразу можешь выбросить в окошко…
– Это ещё почему? – удивился я.
