— Милая, — сказала она, — напиши мне письмо. Я не могу.
И села, покраснев.
— Кому же?
— Толе.
Отец Веры был преподавателем словесности. Она славилась всякого рода литературными произведениями.
М-р Грэди обещал подарить Наде каску.
Шеломин взял каску и, почти выпрямившись, радостный, пошел назад.
Поздней осенью, в полях, воздух чистый, холодный и влажный. Вдруг воздух стал жестким, застрял в груди…
Вольноопределяющийся Фишер из Гейдельберга, математик, мечтавший, как Шеломин, использовать внутриатомную энергию, с такими же серыми точными глазами, внимательно следил, поверх мушки, за ползшим вперед русским. Он долго не спускал курка, удивляясь слишком бессмысленной храбрости. Русский подполз к трупу его товарища…
«Скоро они станут охотиться за скальпами», — с ненавистью подумал немец.
Он твердо навел дуло между лопаток врага, там, где русские шинели загибаются в складки, и выстрелил.
Шеломин запнулся, упал ничком… Ах, как быстро темнеет поздней осенью!
Лес на востоке все ниже уходил от апельсина луны. Было тихо. Лишь иногда, редко-редко, грохал пулемет. Шеломин легко встал. Ноги больше не болели. Как будто кругом не изломанный снарядами лес, а старый знакомый парк. Близкий окоп исчез. Шеломин заблудился. Тогда он отыскал Полярную звезду и пошел направо.
Ночь была прекрасна. Он шел сквозь перелески, лунные поляны, взбирался на холмы. Потом он увидел много светлых огней, вышел на дорогу и скоро попал в маленький прифронтовый городок.
Ополченец с большой черной бородой заметил кровь на плече Шеломина и, подойдя, ласково сказал:
— А вона лизарет, вашбродь.
И двинул бородой на самый большой каменный светлый дом.
Шеломина встретил знакомый полковой врач — Никитин.
— Что, ранены? — еще ласковее спросил он. — А для вас у меня — сюрприз!.. Нет, сперва пойдем посмотрим, что у вас там… Так… Пустяки. Плечо навылет.
В перевязочной радостно пахло чистотой.
Совсем не больно.
Горячая ванна, тугая перевязка со скрипучей белоснежной ватой, чистое белье и сверху мягкий коричневый халат из верблюжьей шерсти.
— Как хорошо!
Как будто снова, навсегда вернулся настоящий культурный мир, с книгами, лабораториями, лекциями…
У окна, отвернувшись, в белом халате и белом платке, стояла высокая девушка.
— Сестра, примите нового больного, — весело окликнул ее Никитин.
— А-а!
— Толя!
— Надя!
Как радостно поцеловаться при всех.
— Я знал, что ты приедешь. Разве можно оставаться там!..
Ты потому так долго не писала?
