Монссон вынул одну из своих зубочисток, положил в рот и принялся задумчиво жевать.
Она удивленно воззрилась на него. Впервые за все это время на ее лице отразилось что-то похожее на неподдельное чувство.
– Почему вы ее жуете? – с любопытством спросила она.
– Дурная привычка. Приобрел ее, когда бросил курить.
– А-а, – сказала она. – Вот оно что. А вообще у меня есть сигареты и сигары. Вон там, в шкатулке на столике.
Монссон с секунду рассматривал хозяйку. Потом начал с другой стороны.
– Этот ужин был ведь почти деловой встречей, не так ли?
– Да. Днем у них было заседание, но я в нем не участвовала. Я тогда дома переодевалась. До этого был деловой ленч.
– Вы не знаете, о чем шла речь на заседании?
– О делах, как обычно. О каких – точно не знаю. У Виктора всегда было много всяких идей и планов. Он сам так всегда и говорил: «У меня много идей и планов».
– А из тех, кто во время ужина сидел за столом, вам все знакомы?
– Я с ними встречалась время от времени. Хотя нет, не со всеми. Секретаршу, с которой был Хампус Бруберг, я раньше не видела.
– А с кем из них вы особенно хорошо знакомы?
– Особенно ни с кем.
– И с директором Линдером тоже? Он ведь живет здесь, в Мальмё.
– Иногда встречались на официальных приемах.
– Но частным образом не общались?
– Нет. Только через моего мужа.
Она отвечала монотонно и сидела с совершенно безучастным видом.
– Ваш муж произносил речь, когда в него стреляли. О чем он говорил?
– Я не прислушивалась. Поблагодарил за внимание, за хорошее сотрудничество и прочее. Ведь за столом были только те, кто у него работал. Кроме того, мы собирались на время уехать.
– Уехать?
– Да, отдохнуть на западном побережье. У нас дача в Бохуслене, я совсем забыла о ней сказать. И потом мы должны были ехать в Португалию.
– Значит, ваш муж на какое-то время расставался со своими сотрудниками?
– Вот именно.
– И с вами тоже?
– Что? Нет, я должна была ехать вместе с Виктором. Мы собирались потом поиграть в гольф. В Португалии.
Ее безразличие мешало понять, когда она лгала, когда говорила правду, и своих чувств, если только они у нее были, ничем не проявляла.
Монссон выкарабкался из финского суперкресла и сказал:
– Спасибо, не смею вас больше задерживать.
– Очень мило с вашей стороны.
Она проводила его до ворот. Он не решился обернуться и еще раз взглянуть на этот злосчастный дом. Они обменялись рукопожатием. Ему показалось, что она держала свою руку как-то необычно, но только уже садясь в машину, Монссон сообразил: она ожидала, что он ей поцелует руку. У нее была узкая ладонь, длинные, тонкие пальцы.
