Однако и вечность когда-то заканчивается.
В Москве тогда разыгрался очередной путч. Расстрел «Белого дома», танки, осада «Останкино», поджоги… Большевики устроили свой прощальный, кровавый пир.
А мы возвращались как раз с дачи. Твоя мать причитала:
— Что же будет, господи, что будет…
Я сказал тогда:
— Да ничего не будет!
В душе у меня назревал свой путч. Свой расстрел и поджег. Ты подбросила меня до мастерской на своей, тогда еще, «девятке».
Там, уставившись в телевизор, где всю ночь напролет передавали хронику событий, терзал себя вопросами.
Ты поехала в противоположную сторону. Не к себе домой. Так куда же? С барахлишком, с дачным урожаем… куда ты поехала жить, любовь моя??
Я пережевывал твои слова, сказанные накануне на даче:
— Я всегда знала, у меня будет два мужа.
«Хорошо, — подумал я, — ты же была замужем…»
До меня только теперь стал доходить их жестокий подводный смысл: два мужа одновременно! Один — надежный — для повседневной жизни; второй — для любви.
Я отвергал даже в воображении это кощунство!
«Нет, дорогая, ищи себе второго мужа в ином измерении. Прощай!»
Я покинул поле боя. Мой верный солдат, дружок… с кем мне теперь сражаться? Кого ожидать?
Солнце мое закатилось за горизонт. И больше уже не вставало. Так и стал я жить в темноте, как в изгнании…
Впрочем, вставало, но оно было черным… Есть в природе такое явление — солнечное затмение. Ты стала приезжать ко мне в гости. Мы прожили еще пол года под черным солнцем, и всё это время я воспринимал, как дурной сон. Или бездарный спектакль. Я находился в прострации, то есть меня и не было как бы. Она говорила, а я не слышал:
— Что ты дергаешься… Он мне, как отец, старший брат — заботится обо мне. Тебе же достается самое-самое…
«Классно я устроился — мечта! — думал я. — О, счастливчик…»
Она не понимала, что «самое-самое» безвозвратно ушло.
Ты — была европейской женщиной.
Я — неотесанный русский мужик. Поэтому долго это продолжаться не могло. Во мне копились обиды, множились комплексы… и Зверь, дремавший во мне, однажды очнулся от спячки и распорядился по-своему.
Я напился до беспамятства и выплеснул всё наружу…
Я убил тебя.
И утром, в блеклой мгле наступающего рассвета, Зверь поведал мне о случившемся…
Я остался один…
Анна-Мария (Аня, Маша, Аве Мария… Я так и не успел придумать ей имя, свой собственный звук) была лишена какой бы то ни было зауми. При встрече, она кидалась мне на шею, как малое дитя, не обращая внимания ни на что.
Эти порывы, светящееся лицо… Господи, как я благодарен тебе за эти мгновения!
