— Раздевайтесь. Я помогу. Вот сюда…
Он провел Пирогова в комнату, точнее за печь, ибо вся изба делилась ею надвое, освободил стул, спихнув с него какие-то тряпки.
— Располагайтесь. Я — сам-момент.
Он о чем-то пошептался с женой, вернулся с лампой, поставил на стол, суетливо потыкался туда-сюда, поймал другой стул за спинку, подсел к Пирогову.
— Такие все дела. Не жизнь — толкучка.
— Может, я некстати?
Хозяин замахал руками. Это могло обозначать: «что ты, что ты» или «тише-тише!»
«Странный мужичок, — подумал Пирогов. — Как же ты, брат, руководишь Советом, если дома будто на спице вертишься».
— Как у людей настроение? — спросил Корней Павлович.
— У кого как. Молчат. А что на уме, поди узнай.
— Так все и молчат? И даже не ругаются.
— Этого сколь хошь. А вообще больше молчком.
— Вы бы первым заговорили. Глухо у вас. Вот и народ глохнет. Немеет.
Хозяин провел ладонью по шее, поднес к глазам, качнул головой.
— Потею чтой-то.
— Жарко топите. Дрова не вешаны.
— Жить в лесу и не иметь полена…
Председатель оглянулся на кухню, будто боясь, не подслушивают ли их. Взгляд его небольших луповатых глаз был настороже. «Да что он в самом деле, — подумал Пирогов, — будто ждет кого-то и боится, как бы тот не встретился со мной».
— Как Анкудай стоит?
— На прежнем месте, — Корней Павлович пожал плечами. — Давно не был там?
— Не то чтобы… Пришлось к слову… Конечно, куда же ему деться… А вы к нам проездом? Или дело?
Разговор явно не клеился.
— Извините, у меня к вам несколько вопросов, — сказал Корней Павлович, поняв, что к близкому знакомству с этим человеком у него не лежит душа.
— Я… Да… Сам-момент…
Он снова убежал за печку, и снова оттуда послышался шепот. Хозяин тут же появился в комнате, вытирая тряпкой шею.
— Значит, вопросы?
— Да! Вас зовут Федор Африканович?
— Африканович, — как эхо подтвердил хозяин и кивнул для большей достоверности.
— Федор Африканович Князькин?
— Как есть — Князькин.
— И вы председатель сельсовета?
— Какой там председатель. Числюсь.
— Это как же так? — опешил Пирогов,
— Чего тут пояснять. Не годен я для такой работы. Характеру не добрал смолоду. Буду писать в исполком, чтобы освободили.
— На фронт тянет?
— Какой там фронт, товарищ Пирогов. Земля меня тянет. Спать ложусь и думаю, встану ли утром. Сердце у меня подорвано. И грыжа кой год мучит. А намедни проснулся от голоса, будто матушка зовет. Ясно так услышал.
— Сколько вам лет?
— Скоро сорок шесть.
— Давно в Совете?
— Переизбрать хотели в сорок первом. А тут война стукнула. Отложили. А потом уж оставили… Сам-момент.
