Так это или не так, но, как хорошо известно, в Кимрах действительно были убиты все животные, и те, кто пали на поле боя во время штурма, и те, кто тогда уцелел, все до одного. Несколько дней туши для устрашения города лежали на улицах, причем их категорически, под угрозой расстрела, было запрещено убирать. Слава Богу, стояли редкие для этого времени сильные морозы, они сразу промерзли, и всякой заразы удалось избежать. Продолжалось это неделю, а потом всех горожан от мала до велика погнали рыть километрах в трех от города, где были песчаные карьеры, огромные могильники. Песок смерзся, сделался как камень, и работа шла почти месяц. Когда ямы были готовы, туши животных, прочесав окрестности, собрали, свезли сюда и наконец закопали. После этого власти решили, что Кимры примерно наказаны, и дальнейших репрессий не последовало.
«Когда все закончилось, да и раньше, – говорил отец Иринарх следователю, – мне было очевидно, что против регулярной, имеющей опыт боевых действий дивизии быкам не устоять, но я не оправдываю себя, я знаю, что я, поднявший их на восстание, единственный виновник их гибели. Пускай они пали с высоко поднятой головой, доблестно сражаясь, а не часами ожидая на бойне ножа мясника, все равно я виновен и, как бы ни сложилась моя жизнь дальше, простить себя не смогу».
На вопрос следователя, что же он мог еще сделать, отец Иринарх показал, что если бы тогда, когда они шли к Кимрам и никому не приходило в голову оказывать им и малейшего сопротивления, бычки, телицы, коровы разом бы замычали во всю силу своих легких, то от коровы к корове, от коровы к корове за несколько часов весть об их восстании дошла и до Мурманска, и до Владивостока, и тогда никакой армии, никаким войскам не удалось бы с ними справиться. «Я же, – закончил он печально, – не убедил их, что это необходимо, и они погибли».
Спустя месяц, как последний могильник с восставшим скотом был засыпан, в Кимрах начался суд над отцом Иринархом. Он был единственным обвиняемым. Обвинителем на этом процессе выступала городской прокурор Бальменова. Осаду она провела в городе, запертая в сарае вместе с другим кимрским начальством, то есть обо всем была прекрасно осведомлена. Речь свою она построила весьма тонко, хотя на этот раз ни у нее, ни у других не было сомнений, что Москва одобрит самый суровый приговор. Тем не менее Бальменова хотела именно выиграть.
Главной трудностью, с которой ей предстояло справиться, было, как и во время процесса учителя-хлыста, отношение зала к подсудимому. Люди явно симпатизировали отцу Иринарху. Начала она с того, что какой же он праведник, когда на нем столько крови, но ее попытки использовать старую тактику и показать залу, что обвиняемый Краус (на процессе она называла его строго по фамилии) – провокатор, долго не давали результатов.
