Интернат | страница 53



— Ешь, Пальма.

Пальма открыла глаза и стала есть — чисто, без жадности и без заискиванья. Иногда поворачивала голову и посматривала на нас, не так, как смотрят на подавших и могущих отнять, а как поглядывают на сотрапезников. В этот час дворняга Пальма была с человеком на равных.

Мы еще долго сидели подле нее. Со стороны могло показаться, что мы греемся. Сидим на корточках и греемся, протянув руки к огню.

Сколько помню, в интернате все время жили бродячие собаки, чудовищные коты. У них предельно отработанные, ритуальные отношения со спальней. Четвероногие друзья человека прекрасно знали, кого из нас, двуногих, надо обходить подальше, а от кого можно ждать куска хлеба или даже мяса. Толя Голубенко был их благодетелем и по этой же причине — заклятым врагом интернатской кухни. Бродяжки любили своего благодетеля и воздавали ему свои почести: по школьному двору Толя Голубенко передвигался не иначе как в их сопровождении.

* * *

У Голубенко еще одна причуда: в восьмом классе решил, что женится на четверокласснице Шуре Показеевой. Своего решения ни от кого не скрывал, в том числе и от Шуры. Сначала над ним посмеивались, особенно наши девчонки, которых можно понять: выбор все-таки пал не на них.

Шура тоже посмеивалась: Толя говорил ей о неминуемой женитьбе, а она, отворачиваясь, прыскала в кулак. Потом к причуде привыкли, Шура ничем не выделялась, малявка как малявка. Лицо круглое, в веснушках, как подсолнух. «Шура, на которой женится Голубенко», — вот и все отличие. Толя водил девчушку в кино, кормил мороженым, помогал делать уроки и жестоко расправлялся с теми, кто нечаянно или по незнанию обижал ее. В конце концов она и сама уверовала, что все так и будет: выйдет за Голубенко замуж, нарожает детей, и будет у детей хорошая жизнь. Он везде с этим прицелом и жену намечал. Главное — чтоб веселая.

Чего-чего, а веселья у Шуры Показеевой через край. Благодаря ему Толя с ней и познакомился. Петр Петрович частенько выставлял Толю за дверь, потому как любил, чтобы его слушали: положит учебник перед тобой, отметит ногтем от и до и наяривает с листа. Петр Петрович музицирует, а Голубенко дополняет его жестами. Дирижирует; до-ре-ми и так далее. Особенно лихо выходила у них нота «до». У Петра Петровича организм был хорошо приспособлен для ноты «до». Однажды они такое «до» изобразили — тут надо сказать, что Голубенко дирижировал и руками, и физиономией: раздувал щеки, выкатывал глаза, — что класс полез под парты. Не вовремя полез: Голубенко не успел опустить руки и принять приличное выражение. Петр Петрович оторвался от учебника, смотрит, а в помещении один Голубенко возвышается: глаза навыкате, щеки, как два парашюта, и руки вразброс. С тех пор нередко случалось, что, прежде чем приступить к объяснению нового материала, Петр Петрович предусмотрительно выпроваживал Голубенко за дверь.