Непривычно вела себя за ужином Татьяна: уткнулась в тарелку, никого из нас не задевала, на обращенья Игоря Игнатьевича, искавшего в ней соратницу по нелегкому труду, сдержанно улыбалась.
Если уж быть точным, погубил нас Плугов. Узнав, что Володя увлекается живописью (в спасательных работах Нина Васильевна использовала каждый шанс), Игорь Игнатьевич спросил его мнение о нескольких этюдах, вправленных в застекленную, мощную, как скальный пласт, библиотеку, зажавшую комнату со всех сторон — каньон с лужайкой на дне. Володя с явной неохотой отодвинул тарелку, положил вилку, сцепил по привычке пальцы, потом разжал их, неуклюже встал из-за стола, подошел к этюдам, уткнулся в них, принюхался — Игорь Игнатьевич с неподдельным интересом наблюдал за ним, — потом возвратился на свое место, опять сцепил пальцы и, положив на них приглаженную, приструганную после ванной голову, виновато взглядывая на Игоря Игнатьевича зелеными, распустившимися от винца глазами, начал произносить:
— Ну… Как вам сказать, Игорь Игнатьевич… Мне трудно судить…
Опустим для краткости вводные предложения, междометия и многоточия и сразу выйдем к финишу. Плугов произнес, что этюды, на его взгляд, так… баловство.
Оказалось, их написал Игорь Игнатьевич. Он был оскорблен не столько приговором, сколько его процедурой. Откуда ему было знать, что это не глумление, что это — Плугов. Во всей красе.
Довершил разрыв Гражданин.
Когда ужин был закончен, скомкано и безмолвно, и Игорь Игнатьевич, успокоившийся, без пиджака и галстука, в белоснежной, цинковой от крахмала рубахе с ослабленным воротником, с дымящей сигаретой в руках сидел в кресле. Гражданин, на которого дымок чужого «БТ» всегда действовал возбуждающе, спросил его из полутьмы — верхний свет в комнате не включали:
— А что, Игорь Игнатьевич, труден путь из человека в люди?
Умник! Балбес! То-то целый вечер молчал — оказывается, придумывал ответ на первый, случайный вопрос Игоря Игнатьевича. Не мог смириться с тем, что он. Гражданин, не нашелся с ответом.
Нашелся! — лучше б вообще без вести пропал.
Игорь Игнатьевич принял дубоватую иронию на свой счет.
— Боюсь, что вы, молодые люди, приехали в Москву за песнями! — резко сказал он, смял в пепельнице сигарету и ушел куда- то в темные, хладные глубины кабинета.
В последующие дни, точнее вечера, он проходил в кабинет прямо с порога. Широко, молча — лишь короткий кивок нам, — почти демонстративно. На нас он больше времени не тратил. Мы видели, как терзается Нина Васильевна, чувствовали неловкость в жене Игоря Игнатьевича, сестре Нины Васильевны.
