— А они знают, где он? — спрашивает он сквозь зубы. — Ему пытались дозвониться?
Я киваю.
— В Мадриде. Я точно знаю, что он возвращается. Должен вот-вот подъехать.
— Откуда они узнали, что он там? — нахмурившись, спрашивает Том.
— Я сказала, — признаюсь я. — Он мне звонил вечером, чуть раньше. Он должен был приехать к Гретхен, но у него вроде задержали рейс. Или он опоздал на самолет. Он позвонил Гретхен, чтобы сказать, что не успевает к ней, а она была пьяная, очень сильно пьяная. Он попросил меня зайти к ней после работы и посмотреть, что с ней и как. Ну и я…
Я не договариваю. Мне вдруг становится жарко, я чувствую, как покрываюсь испариной, топ прилипает к спине…
— И? — выжидательно произносит Том.
Я делаю глубокий вдох.
— Она лежала без сознания в гостиной. Я сразу поняла, что она натворила.
— Черт! — Том пристально смотрит на меня. — И нам ничего не скажут, пока он не приедет?
Я качаю головой.
— Без него нам будут говорить только всякую дребедень типа «состояние стабильное». Никаких подробностей.
Том разъярен.
— Но это же глупо! Ты им говорила? Что они сказали?
Меня мутит.
— Я не знала, что говорить, Том. Я просто приехала с ней, и…
Он смотрит на меня испытующе. Мне плохо, я прижимаю к виску дрожащую руку.
— Я ничего не соображаю. Все произошло так быстро, и…
— Ладно, ладно… Элис, прости. — Он подходит ближе, берет меня за руку. — Я совсем не хотел, чтобы получилось так грубо. — Он делает вдох. — Я просто дико зол на него, черт бы его побрал!
Он ждет, а я пытаюсь дышать ровнее.
— Но все-таки, — говорит Том чуть погодя. — Хорошо, если состояние у нее и вправду стабильное.
Потом он на несколько секунд замолкает — явно обдумывает невероятный, жуткий вариант развития событий — и продолжает:
— Мы должны быть там, рядом с ней.
Он направляется к двери палаты.
— Минутку, — произношу я ему вслед. Мне отчаянно не хочется возвращаться в палату. — Мне нужно прийти в себя.
Я прислоняюсь к стене. Том нетерпеливо ждет, стоя рядом со мной. Вид у него опустошенный и ошеломленный.
— Не могу поверить, что она сделала это, — признается он. — В смысле… ничто не предвещало. Ничего такого… На самом деле она казалась… — Он смотрит на меня и дальше говорит, осторожно подбирая слова. — Она казалась счастливой. Прости… это слишком тяжело для тебя?
Да-да, тяжело, почти невыносимо. За всю жизнь я не была в более страшном положении.
Я качаю головой.
— Ничего, — говорю я почти шепотом, ловлю себя на том, что голова у меня непроизвольно опускается, глаза снова застилает туман, я плачу, и мои слезы капают на скользкий больничный пол.
