— Минович, ты смотри, возница наш катит твоё высокопревосходительство прямо в банду, уже и с дорожки свернул, — с заднего сиденья подала голос Эрмитадора.
«Вот сука, погодь, доедем до места, я тебя на халявку попользую!» — разозлился Берия, а вслух добавил:
— Ты это, языком в правильном направлении работай, а я уж как-нибудь со свёртками дорожными и сам разберусь. С энтого свёртка до дому, Енох Минович, километров на тридцать ближе будет, да и Бурчал-урочище минём, а там хакосы всяку ночь шьются, про то и малышня в деревне знает, а далее километров через пятьдесят на Каменистой Гряде сидят узкоглазыми воронами уйсуры! Вы её не слухайте, ещё не ведомо, на кого она всамделешно пашет.
— Берия! Прекратить в подобном тоне говорить о женщине, тем более баронессе! — незлобно одёрнул Енох подчинённого. — Эрми, голуба, а может, ты и в самом деле сдала нас каким- нибудь ушкуйникам, а?
— Не, я не по этой части, — вывесив голые ноги в окно и прихлёбывая из бутылки, беззаботно ответила девица. — Гопс- Шумейко никогда ни на кого не стучали, разве что по велению сердца. Смотри, какая ночь, в такую ночь и в плен сдаваться не страшно...
— А почему это? — с ленцой и явно засыпая, спросил Енох.
— А мы уже все в плену этой всесильной луны. Енох, а ты слышал, что в твоём уделе какой-то старец объявился и вещает о старых богах, что спят где-то в наших горах? А, Енох?
Но, усталый и удовлетворённый искатель титулов и славы, безмятежно сопел, и ему снился всё тот же странный сон, который так неожиданно свалился на него прямо посреди совещания.
10
Заседание ложи «Северная маслина южно-шанхайского ритуала» было объявлено открытым. Ещё стук молотка мастера не растаял в ушах братьев, как на небольшую кафедру, украшенную человеческим черепом и бархатным платом с державным гербом, двуглавым медведем и традиционной братской символикой, взошёл сам Генерал-Наместник. Одет он был по-смешному: в допотопные розовые панталоны, высокие белые чулки, какой-то расшитый золотом камзол, на шее болтался обрывок украшенной бриллиантами верёвки, а ноги были обуты в старинные башмаки, востребованные им из местного музея декабристов, исключительно ради сохранения преемственности.
К слову следует сказать, что и остальные братья обряжены были под стать докладчику, но каждый имел хоть малую, а всё же отличность от собрата. Так, скажем, у Воробейчикова, при всей смехотворности его музейного одеяния, к братскому фартуку были приторочены орденские планки, у мастера ложи на верёвочной петле, своеобразном прообразе нашего галстука, висели, словно тля на стебельке сочной травинки, миниатюрные панагии, наперсные кресты и херувимы, у окружного прокурора была своя символика, у жандармов своя и так далее. Только у одного брата подол был девственно чист, изображение пёсьей головы и метлы, коие в своё время носили опричники, были потаённо вытатуированы на внутренних сторонах ягодиц, а в повседневной жизни он работал обычным аптекарем и для всеобщего приличия носил в петлице маленькое изображение увитой змеями чаши.
