— Кака разница, где купил! Главно — факт. Как ветерану и надежному клиенту завсегда отпускают. Даже в выходной, даже, быват, в долг. Ладно, он тронулся в сторону скверика, — чо на жаре-то стоять. Пойдем, скорпи… скопи…
— Скооперируемся! — в след ему радостно подсказал Айзик, чуть не подпрыгнув. — Действительно, мы вас приглашаем: две наших плюс одна ваша!
— Пойдем, пойдем!.. Приглашаем! — мужик не оглядываясь хмыкнул. Вашей мочой запивать будем.
В сквере мы расположились на одинокой скамейке, скрытой от внешнего мира большими кустарниками. «Мое место!» — гордо проговорил наш новый знакомый и извлек из соседнего куста большой граненый стакан.
— Этот для портвейну, — объяснил с сожалением, щелкая по стеклу. Водочный, аккурат сто грамм, разбили недавно. Ладно, — он протер емкость уголком рубахи, — пойдет, не баре. Точно, Абрам? — это он Айзельману. Давай, разливай, — отдал стакан Снежкову, — ты самый путевый, грамотный, вижу. А вы пока рассказывайте, — его внимание досталось и мне, — откуда и почем!..
Айзик выпил первый. Отдышался, отморщился, проморгался, закурил.
— Вообще-то я не Абрам, а Павел, — он кашлянул в кулак, явно борясь с накатывающим приступом гордости: — Вообще-то, мы спортсмены… В Москву едем. На Олимпиаду.
Снежков слегка поперхнулся.
Мужик лукаво прищурился, кивнул понимающе:
— Поболеть едете, я вижу? — он указал на Снежкова, который «заливал» только что выпитую порцию водки, запрокинув почти вертикально бутылку «Хереса», борясь с пеной.
— По всякому, — ответил Айзик, не всегда готовый к чужому остроумию. Постарался перевести разговор в другое направление: — Вы-то сами откуда и почем? Выговор у вас какой-то неместный — то ли горьковский, то ли уральский…
— Не местный… А ты что, целинный говор знаешь? — мужик отчего-то, показалось, несколько запечалился. — Я человек — главно. Понял?
— Ну, вы же сами сказали: откуда и почем? Вот я и продолжаю в этом русле.
— Да-да, — мужик примиряюще закивал, — точно. Вообще-то, я так, чтобы разговор зачать. Вижу — не здешние. Вообще-то, мне все равно. Ты человек, я человек. Скушно — выпили, будь здоров, пошли дальше. Не люблю делить: я такой — ты сякой, я рядовой — ты кудрявый… Нас так в лагере делили, с тех пор — страсть как не люблю!..
— Это интересно. А какого рода был лагерь? Ну…
— Ничего интересного, чай не пионерский, — перебил мужик. — В начале войны, под Брестом, попали в окружение, спасибо Ёське. Стрельнуть ни разу не успел — винтовку в руках не держал. Сразу — плен. Майданек, Бухенвальд, Саласпилс — бросали туда-сюда. Всю войну — там. Потом — родной, целинный, без названия. Ничего интересного. А вот что интересного — дак Власова видал.
