— Приятельницы?
— Тоже нет.
Можно было бы предположить, что женщины пробуждали в нем робость. А все-таки та первая — тогда, когда ему было шестнадцать лет, — произвела на него такое впечатление, что в честь нее он вытатуировал на руке морского конька.
Следствие велось тщательно. В те времена можно было еще позволить себе разрабатывать детали. Мегрэ был тогда только инспектором полиции, по возрасту всего на три года старше Кюэнде.
Все началось так же, как и в Лозанне, с той лишь разницей, что на этот раз в полицию не поступила анонимка.
Однажды в четыре часа утра (а значит, в то самое время, когда нашли тело в Булонском лесу) полицейский остановил молодого человека, несшего большой сверток. Это произошло совершенно случайно. Задержанный бросился бежать.
В свертке были меховые шкурки, и Кюэнде отказался объяснить, откуда у него этот странный товар.
— Куда вы шли с ним?
— Сам не знаю.
— Откуда у вас это? Скажите!
— Ничего не могу вам сказать.
Было установлено, что шкурки принадлежали скорняку с улицы Фран-Буржуа.
Кюэнде жил тогда на улице Сент-Антуан, в ста метрах от площади Бастилии, и в его комнате было найдено — так же, как и в Лозанне, — большое количество самых разнообразных вещей.
— Кому вы продавали свою добычу?
— Никому.
Это звучало неправдоподобно, но все-таки не удалось установить никаких связей между неразговорчивым швейцарцем и кем-нибудь из известных полиции скупщиков краденого.
Этот случай заинтересовал Мегрэ до такой степени, что он добился от своего тогдашнего начальника комиссара Гулло, чтобы арестованного показали врачу. Медицинское заключение гласило: «Тип явно антиобщественный. Умственное развитие выше среднего. Эмоциональные реакции нормальны».
Кюэнде повезло: его тогда защищал по назначению молодой адвокат метр Гамбье, который через какое-то время стал одним из светил французской адвокатуры, поэтому он получил небольшой срок.
Сначала он отсиживал его в тюрьме Сайте, позднее был переведен во Френ, где провел год; и здесь тоже вел себя безупречно — в награду срок сократили на несколько месяцев.
В то время, когда Кюэнде находился в заключении, от несчастного случая погиб его отец. Как-то в субботу он возвращался домой пьяный, не включив фары мотоцикла, и сзади на него наехал автомобиль.
Оноре вызвал в Париж мать; женщина, которая до этого не высовывала носа из спокойной швейцарской деревеньки Сенарклен, внезапно оказалась в самом центре шумной улицы Муфтар.
Не была ли и она своего рода феноменом? Огромный город должен был будить в ней робость, подавлять своей величиной, а она вскоре так освоилась в своем квартале, что стала там очень популярной личностью.
