— По ее настоянию. Чтобы не слышать нас, и чтобы мы не слышали ее.
Он ничего в ответ не сказал. А что было говорить? Вошли. Здесь был мир одинокого и гордого человека. И уют был. Уют дортуара, уют кельи, уют замкнутого в себе пространства. Одна стена — сплошные книжные полки, книги, которые читали, читают и, наверное, будут читать. Вторая, напротив первой, — полки с глиняными игрушками. Дымковскими, смоленскими, каргопольскими, азиатскими… Каждому племени — своя открытая полка. Под игрушками — тахта, накрытая черно-белым пледом. У окна — спартанский письменный стол с суставчатой лампой. Стул, два полукресла, одежный шкаф. Не встроенный, что удивительно. Из предметов роскоши — только новейший музыкальный центр с мощными колонками.
Сырцов с легкостью отволок одно из кресел к входной двери и попросил:
— Светлана Дмитриевна, будьте добры, сядьте сюда.
— Я, конечно, сяду, я теперь обязана вам подчиняться… Но зачем?
— Сядьте. Сели? — Сырцов строго наблюдал за тем, как она устраивается в кресле. — Закройте глаза и представьте себе картину: Ксения у себя в комнате. Вы ведь часто наблюдали эту картину.
— Нечасто, — возразила Светлана Дмитриевна, не открывая глаз. — Она редко меня сюда пускала.
— Все-таки постарайтесь. Вспомните всю, до деталей, обстановку, вещи, с которыми она привычно и с и любовью контактировала… — Сырцов замолчал, давая ей возможность сосредоточиться. — Откройте глаза. Осмотритесь внимательно. Чего здесь недостает, что исчезло вместе с Ксенией?
Светлана Дмитриевна распахнула глаза и как бы заново осмотрела мир Ксении. Медленно стала перечислять:
— Нет двух иконок: ее святой и Николая Угодника… Маленьких таких… Церковный ширпотреб…
— Она — неистово верующая? — быстро спросил Сырцов.
— Да нет. Просто интересовалась православием.
— Дальше.
— Длинный такой кабинетный алфавит-книжка для телефонов. Всегда на столе лежал. Вот, пожалуй, и все.
— Где висели иконки?
— Справа от стола.
Сырцов подошел к столу и изучил стену. Неумелой рукой в нее было вбито три гвоздя, ненужно больших для такого дела.
— Что еще висело здесь? — потребовал ответа Сырцов.
— Ах да… Еще и фотография…
— Чья?
— Разве это важно? — прикинулась дурочкой Светлана Дмитриевна.
— Важно.
— Эта фотография не имеет никакого отношения к делу…
— Она взяла ее, значит, имеет, — грубо надавил он.
— Мне бы не хотелось говорить.
Сырцов вынул из кармана конверт с баксами и положил его на стол. Предполагал, что подобное может случиться. Не выносил он эти дурацкие бабьи игры. Положил и направился к двери, обходя кресло, в котором сидела Светлана Дмитриевна. Она вскочила, схватила его за рукав куртки. Он вырвался, заговорил яростно:
