Противник был теперь совсем рядом. В самом узком месте Бьёрке-зунд имел ширину всего-навсего полтора километра. Цели, по которым нам приходилось вести огонь, располагались близко. На северо-восточном берегу острова мы соорудили вышку корректировочного поста, где находился постоянный расчет в составе командира отделения и двух бойцов. Наиболее ответственные стрельбы корректировали оттуда либо Клементьев, либо я. Такие же посты имели и другие батареи, и командование боевого участка. Капитан Крючков начал отрабатывать централизованное управление огнем всех батарей острова.
Наша связь с Большой землей была нерегулярной. Главным источником информации о военных событиях стало радио; газеты поступали редко и с большим опозданием. А вести, как правило, были неутешительные. То вдруг передавалось сообщение, что партизанские отряды в Ленинградской области развернули интенсивные боевые операции. И сразу тоскливое чувство сжимало сердце. Значит, Ленинградская область — уже немецкий тыл, значит, враг у самого города. Бои на подступах к Одессе... Ожесточенные бои под Киевом... Налет немецких самолетов на Ленинград... Оставление Киева.., Нет, не радовал нас сентябрь!
Но зато каким праздником было для нас услышать такое: «13 сентября противник предпринял операцию по высадке десанта на побережье острова Эзель[7]. Действиями наших кораблей, авиации и огнем береговых батарей десантный отряд немцев разгромлен. Потоплено четыре транспорта и один эсминец противника. Оставшиеся транспорты и несколько немецких миноносцев получили серьезные повреждения». А на следующий день уточнение: потоплен не один эсминец, а два, подавляющая часть десанта уничтожена, а остатки сброшены в море.
Значит, Эзель, Моонзундские острова воюют, да еще как! А ведь они в тылу не то что мы — сколько сотен километров до Рижского залива! Перед моими глазами, как живые, вставали друзья по училищу, попавшие после выпуска на батареи Моонзундского архипелага.
Стоять до конца! Эта мысль все прочнее овладевала сознанием каждого бойца батареи.
Ревун. Тугая воздушная волна ударяет по барабанным перепонкам. Содрогается дворик. Лязгает замок, звенит извлеченная из казенника гильза, струится кисловатый пороховой дым. Но тут в уши врывается противный ноющий звук. Громкий хлопок, и неподалеку от дворика поднимается черный куст разрыва неприятельской мины. Над головами свистят и шуршат осколки.
Они куда слабее мощного голоса наших орудий, эти звуки. Но они чужие, посторонние, еще малопривычные. И они несут с собой смертельную опасность. Потому и покрывают они грохот, который мы уже давно не замечаем, потому остро бьют по нервам.
