Самым тяжелым периодом в жизни мясокомбинатского оркестра была первая половина августа, потому что во второй он открывал ежегодный праздник города на стадионе. На центральных лавках сидел обком, могли притащить еще какого-нибудь летчика-космонавта из Москвы. Разные там передовики с комбайнового завода или хлопчатобумажного комбината, доярки-героини, комсомольцы в униформе студенческих отрядов, голосистые пионеры со своими речевками, ветераны с медалями, и впереди всех маршировал оркестр мясокомбината. Они обходили трижды 800-метровый стадион, а конец марша доигрывали лицом к обкому и почетным гостям. Для этого нужно было тренироваться (а времени, как всегда, в обрез), дирижеры менялись, оркестрантов всегда не хватало. Пенсионеров Мишу и Колю заманивали мясопродуктами, выпивкой, месячной зарплатой кладовщика и почетной грамотой мясокомбинатского профсоюза. Студент пахал за маму. Оставшихся (тех, кто работал на комбинате) освобождали на это время от работы. Тренировались на колхозном поле, которое подходило вплотную к территории комбината. В августе пшеничную или ржаную солому оркестр вытаптывал за две недели репетиций, как табун лошадей. Оркестр ходил от центральных ворот комбината к шоссе, на территории репетировать было невозможно, потому что скот на бойню поступал бесперебойно, и вся небольшая заасфальтированная площадь перед домом дирекции всегда была заполнена машинами, которые подъезжали к бойне, и машинами, которые вывозили готовую продукцию.
Перед главными воротами комбината несколько грузовиков постоянно ждали разрешения на въезд. Их ожидало, может, с полдесятка. Водители открывали двери и окна (август), а коровы, скучившись в кузовах машин, смотрели большими глазами то на металлические ворота пропускного пункта, то на духовой оркестр, который в полном составе выстраивался для репетиции на свежевыкошенном поле. Водители, впервые привозившие коров, ошибочно считали, что это мясокомбинат встречает их коров, но опытные разочаровывали их, объясняя, что так, мол, и так.
Дирижер держал под мышкой ноты, мокрые от пота, и кричал на худого студента-басиста, который никак не мог нацепить на себя огромную трубу. Наконец, все выстроились и прошлись в сторону шоссе и обратно. В последнем ряду два пенсионера Миша и Коля и этот молокосос-басист плелись, не соблюдая никаких правил маршировки. Пенсионеры тяжело дышали и смотрели на коров, клавших свои мокрые морды на деревянные борта грузовиков и, слюнявя их, сочувственно сопровождавших последний ряд духового оркестра своей коровьей песней. Когда оркестр доходил почти до въездных ворот мясокомбината, дирижер выкрикивал что-то оркестрантам, а также махал рукой водителю первого грузовика, ведь контролеру Михаилу Ивановичу не хотелось выходить из прохладной будки. Тогда водитель хряпал дверью, заводил мотор – и три первые коровы в кузове его грузовика въезжали на территорию комбината. Последнее, что они видели перед бойней с высоты кузова, – был оркестр, который собирался снова идти маршем к шоссе.
