. Те деньги одолжил (понятное дело, с процентами). К этим процентам Л. добавил свои – за посредничество. Время шло, никаких процентов не было, а потом оказалось, что Б. и не собирался отдавать даже одолженных денег. Куда он дел те деньги – не знаю. Л. наезжал на меня, что это я привел Б. к нему, и на меня ложится ответственность за одолженные деньги. Я его послал.
Однажды вечером Л. завалился ко мне с говнючкой (на вид ей едва ли было пятнадцать). Сказал, что нас ждет тачка у подъезда и мы должны ехать к Б., чтобы потолковать с ним о долге. Дозвониться он, мол, не может, крутые включили счетчик, и если мы не поедем к Б., то он вынужден будет дать им адрес Б., а те пацаны, которым Б. должен бабки, живо с ним разберутся. Выбора у меня не было, поэтому мы поехали.
Разговор получился легким, Б. со всем соглашался, перспективы, которые ждали его в ближайшее время, в изображении Л. выглядели хреново.
Говнючка хихикала и курила, Л. поглаживал ее поясницу и ягодицы. Мы стояли во дворе виллы польского пана, в которой Б. с семьей снимал две большие комнаты. Время от времени выглядывала жена Б. и звала нас в дом, но мы торчали снаружи – стояли и молчали. И только говнючка капризничала и хихикала.
– Заткни ей рот, – вырвалось у меня.
Малолетка притихла.
Л. сжал ей руку и бросил волчий взгляд в мою сторону, но сдержался и промолчал.
Я не верил в договоренность с Б.
Потом я узнал, что Л. несколько раз бывал у Б. (уже без меня). И, угрожая расправой, всячески давил на Б., который переживал тогда не лучшие времена: бухал и так далее.
Ну вот, а теперь все эти прибамбасы.
Разыскав нужное отделение, спрашиваю у медсестры о Б.
Она отыскивает в книге записи новых пациентов фамилию, имя и дату. Все совпадает.
Меня впускают только в небольшую прихожую – своеобразную комнату ожидания.
Через несколько минут выходит Б. в больничной пижаме, вылинявшей, скомканной, с легким намеком на зеленовато-голубой цвет, – ангел со шрамами на шее.
Ты вытаскиваешь эти несколько пачек сигарет, и Б. запихивает их в большие накладные карманы. Из-за зарешеченного окошка за нами наблюдает санитар.
– Пойдем покурим?
– Мне нельзя, – поворачивается спиной и, не прощаясь, легко, как дым, проскальзывает в приоткрытую дверь под крики пациентов и топот санитаров.
* * *
ГБ, опершись на металлическое ограждение, сдерживал ладонью кровь, которая текла из глубокого пореза у шеи. Кровь была теплой и липкой. Снег был февральским и белым, рана была настоящая, смерть была белая – и уже где-то рядом. ГБ почувствовал холод, в его сознании мгновенно промелькнули, как тени тех трех ублюдков, мысли о спасении. Три уёбка, с которыми ГБ ехал в троллейбусе, вышли с ним на остановке и лезвием пописа́ли шею. ГБ вступился за уставшую кондукторшу, поскольку те трое не хотели платить за проезд.
