Вот ты, старик, и проговорился! «Еще поймут!» А сейчас он белая ворона, выходит?
Вместо ответа на мой вопрос Аверьяныч, фактически, сам задавал его мне. «…Провели мы тут несколько литературных вечеров, что ли. Почитали хорошие стихи. Ребята теплеют. Вы-то понимаете, как это важно».
Я-то понимаю… Как ни крути, а в китобойном промысле много жестокости и крови. Изо дня в день искать и убивать мирных и величественных животных, жизнь которых еще полна тайны.
Сегодня, когда казалось, что дельфины вот-вот чуть ли не заговорят с человеком, кто знает, какая тайна живет в китовом только гарпунами и тронутом царстве?.. И тайна эта может остаться нераскрытой, исчезнуть вместе с китами навсегда. Искать и убивать… Не день, не два… По полгода, для многих— из года в год. И трудно беречь здесь душу человеческую, чтобы все равно тянулась она к цветам, радовалась смеху ребенка и не разучилась бояться. Бояться причинить боль другому…
7. … Это было давно. В те годы, когда еще, правда, всего три промысловых дня разрешалась охота на горбачей. И они перед нами всплыли. Тихоходная, жироносная и потому за много десятилетий изрядно повыбитая порода. Их далеких предков нагоняли на вельботах, спущенных с китобойных парусников. В их лоснящиеся спины с характерным жировым бугром позади головы (отсюда и название) вонзались пики-гарпуны, пущенные сильными руками норвежцев и соотечественников Германа Мелвилла.
Я знал, что тяжело бултыхающаяся в тихой волне пара горбачей обречена. Знал и не мог подавить в себе скверного ощущения соучастия… И уйти с мостика я не мог. Не потому что боялся прослыть слюнтяем. Нет, можно было бы придумать вполне убедительную причину спуститься вниз. Я не хотел уйти, вот что странно. Я хотел видеть все… Что-то еще сидит, наверное, в нас от давних предков. Впрочем, лучше не углубляться в эти психологические дебри. Темно там и сумрачно, наверное, не только для меня…
А киты мирно пофыркивали. Они, по-моему, даже не уходили от нас. Они играли: поднырнут под волну и опять обдают друг друга сильными пушистыми фонтанчиками. Глубоко шлепают по воде мясистыми крыльями хвостов…
— Самка справа… — негромко, словно боясь, что киты его услышат, сказал в бочке марсовый.
И гарпунер в ответ молча кивнул.
— А зачем… — обратился я к Кронову с вопросом — зачем, мол, надо определить самку, но тот приложил палец к губам, словно и он опасался, что их разговор подслушают киты.
Грянул выстрел.
И как умудрился гарпунер, стреляя с каких-нибудь двадцати пяти метров, только прошить гарпуном шкуру китихи? Но оказалось, так все и задумывалось.
