- Ах ты... Что вы этим хотите сказать, сударь?
- Чтобы ты и дальше боялась подходить ко мне.
- Надеюсь, это шутка?
- Разумеется.
- Значит, не самая удачная из твоего репертуара.
- Уж какая есть. Мы люди темные, мрачные, небольшие, маленькие, угрюмые, крохотные, глупые, такие-сякие и так далее...
- Вот, вот, - в той же шутливой манере сказала она, подчеркнуто испуганно отходя от меня подальше. - Я знала, что с тобой это случится. Недаром врачи предупреждали меня, чтобы все режущие-колющие предметы от тебя пода, продолжила она, как обычно, не договаривая; на нее нападало это, как на заику с умеренными приступами, хочет-договаривает, не хочет - нет.
Тут я случайно задел локтем радио на письменном столе, за которым столь безуспешно брился, и оно неожиданно скрипуче-чревовещательским голосом заверещало:
- В Москве сегодня, в последнее воскресенье зимы минус пять - семь градусов ниже нуля и синоптики обещали ясную, солнечную погоду без осадков. А теперь...
Я легонько стукнул радио и оно обиженно заткнулось.
- Посмотрели бы в окно, прежде чем обещать, - проворчал я.
- Не будь занудой, - сказала она, помолчала и прибавила.
- А я люблю такую слякотную погоду.
- Люби, люби....
Когда мы вышли на улицу, шел мокрый снег. Съежившийся, озябший день. Она взяла меня под руку, но мне почудилась какая-то непривычная скованность и нерешительность в ее жесте. Какая-то неуверенность чего не было раньше. Я по-своему истолковал это, что меня немного успокоило; я ведь всегда считал ее нечуткой и боялся, что предстоит неприятный, тяжелый разговор между нами, который начнется с потрясающего недоумения с ее стороны.
- Поедем на такси? - спросил я.
- Как хочешь, - не сразу отозвалась она.
- Что-нибудь не так?
- Все так, - сказала она. - Нет, все не так, - сказала она, помолчала. Честно говоря, мне не очень.
- С чем тебя и поздрав, - сказал я, подражая ее манере.
- За что и спаси, - ответила она.
Голос у нее стал значительно грустней. Мы стояли на пустой стоянке такси и смотрели, как идет занудливый, серенький снег.
- Снег, снег, сне, - сказала она еле слышно. - нелепое, нелетнее, холодное слово.
- Видишь, - сказал я, вдруг непонятно отчего желая подбодрить ее, поднять у нее настроение шутливым тоном; непонятно, нет, нет, сам не понимал, зачем нужна была эта маленькая игра, я все равно ведь решил сказать ей, к чему было тянусь, в конце концов, это просто нечестно, но я принял вдруг неожиданно для самого себя шутовской тон, видимо, очень уж угнетающе стал действовать на меня ее опечаленный вид. - Видишь, - сказал я, - с тех пор, как ты повелась со мной, ты стала тонко чувствовать слово.
