- Лучше б я повелась одна, - сказала она грустно. Да, это верно, подумал я, что верно, то верно, ничего не попишешь. Подъехало такси.
- Садимся, - сказал я.
- Постой, - сказала она, не глядя на меня.
- Что?
Она молчала, меня раздражало ее молчание, а таксист через лобовое стекло сердито глядел на нас, не понимая, какого хрена нам нужно, потом резко рванул, машину с места, поехал давить пешеходов, переходящих улицу не там, где надо. Укатил.
- Ну что? - спросил я.
- Ничего, - сказала она. - Ни-и-ичего...
- Ясно.
- Что ясно? - спросила она.
- Климаксовые изменения в психике. Это бывает.
- Да, - сказала она. - Точно. Точно. Точно. Тошно. Тошно. Тош.
- Ладно перестань.
- Нет, не перестану. Тошно. Тош. То.
- Ну тогда не переставай, - сказал я понимающим тоном. - Видишь, какой я покладистый?
- Вижу, - сказана она. - Я, знаешь, домой поеду.
Я молча пожал плечами.
- Может, подумаешь? - я взял ее за рукав, пальто мокрое, неприятное ощущение от прикосновения замерзшей ладони к мокрой грубой материи сильно раздражало, но я не убрал руки. Первые шаги начинающего мазохиста.
Она скосила глаза и мельком глянула на мою руку, покрасневшую от мороза, на своем рукаве. Не очень красивое зрелище.
- Рруки, молодой человек, - негромко сказала она - Не тро.
И тогда не знаю, как получилось невольно, скорее всего, бездумно, я вытащил из кармана и другую руку, взял ее за плечи и осторожно привлек к себе. Она притихла, уткнувшись холодным носом мне в щеку. Мы стояли так довольно долго.
- Что? - Спросил я . - Ну что?
Она сначала не ответила, потом медленно выговаривая слова, спросила:
- Ты ведь уже не? Правда?
Я промолчал.
- Скажи, - настойчивее произнесла она. - Ты ведь уже не?
- Не, - сказан я, глядя ей в глаза. - Правда. Уже не.
- Треньк, - пролепетала она так невыразимо грустно, что у меня сжалось остывшее сердце.
- Треньк, - повторила она, подставив руку в перчатке мокрым снежинкам. Все рано или поздно трескается с таким звуком. Тает, тает, исчезает. Тает, тает, исчеза.
- Да, рано или поздно все кончается, - сказал я таким глупым тоном, будто поддерживал светский разговор, хотя вполне мог бы помолчать, мог бы просто подумать эту пошлость, благо, пошлостей на уме у меня было - хоть отбавляй.
- А что треснуло - пропало, - сказала она, не обратив внимания на мои слова, за что я ей был по-настоящему признателен. - Не годится нику, нику, никуда...
И через некоторое время, прервав затянувшееся молчание, заговорила снова.
