Я прикусила язык, не желая спорить. Некоторое время мы ели молча. Потом Роберт отхлебнул вина и вздохнул.
– Что я скажу своим друзьям? – спросил он, ставя на стол бокал.
– Насчет моей работы? – смущенно пискнула я.
– Ни у кого из них жены не работают. Они решат, что я недостаточно зарабатываю.
– Объясни им, что я упрямая, а ты так меня любишь, что не хочешь мне мешать. – Изображая беззаботность, я потянулась к нему, чтобы чмокнуть в щеку.
– Я скажу, что ты занимаешься благотворительностью. Это оно самое и есть, разве что за плату. – Он усмехнулся. – Разве сто восемьдесят пять долларов в месяц назовешь зарплатой?
Это меня задело.
– Для меня это немало, – возразила я.
Он поймал мою руку.
– Прости. Правда, прости! Я не хотел тебя обижать. Просто иногда ты меня пугаешь.
– Уверена, в опасные места меня не пошлют.
– Я не о работе. – Он положил мою руку себе на колени и зажал ее ладонями. – Послушай, дорогая, я люблю тебя такой, какая ты есть: упрямой и пылкой, понимаешь?
– Я не упрямая.
Он засмеялся.
– Еще какая! Сама сейчас в этом призналась. Вот и хорошо. Я тебя люблю, но теперь ты моя жена, так что изволь вне стен нашего дома сдерживать свой нрав.
– Это как?
– Я хочу, чтобы ты нравилась окружающим, Джейн, только и всего. Для моей карьеры важно, чтобы от нас не шарахались.
– Что от меня требуется?
– Будь собой, но… стань немного более смирной. Не обсуждай политику, как сегодня на катамаране. Только разговоров о поддержке Кеннеди мне не хватало! Тем более в клубе.
– Но ведь я за него.
– Брось, Джейн, это же смешно!
– Да, я за него. Потому что он за простых людей.
– Но за чей счет? – Он отпустил мою руку и выпрямил спину. – Это и есть упрямство. Ты говоришь такие вещи только с целью меня позлить.
– Честно, я думаю, что он – наилучший выбор.
Он вздохнул.
– Что мне с тобой делать?
– Если тебе это так важно, я не буду говорить об этом в присутствии твоих друзей.
Я и так смущалась его коллег-врачей, смотревших на меня как на ребенка. Мы обычно видели их в загородном клубе; сколько бы лет я ни пробыла женой Роберта, мне можно было не мечтать там освоиться, и я знала, что все это понимают. Другие жены сначала были ко мне дружелюбны, но, поняв, что я от них отличаюсь – не их возраста и из другого социального класса, – утратили ко мне интерес. Роберт говорил, что дело во мне самой. Я не старалась вписаться – что ж, наверное, он прав. Теперь, когда он запретил мне говорить с его друзьями о своей работе, а еще о политике, мое положение дополнительно ухудшалось.
