— Хорошая скрипка, со Знаком качества!
— Я понимаю, — нерешительно покачал головой механик.
Девушка, видимо сбитая с толку неопределенностью ответа, спросила:
— Завернуть?
— Я не умею… — растерянно, с сожалением улыбнулся механик.
— Жаль, скрипка весьма хорошая, выпущенная в середине квартала, — бесстрастно повторила продавщица.
— …Сте-па-но-вич! Обед простынет!! — прервала его мысли повариха Жанна грубоватым и сильным голосом, пристукнув дважды в приотворенную дверь.
Громотков только хмыкнул в ответ, ему вовсе не хотелось есть, сам вид привычной пищи вызывал отвращение. Кроме того, желаемого отдыха не получилось. Думая так, он вдруг решился на рыбалку.
Механик подошел к тумбочке и принялся разматывать стеклистую леску, ища в ней обрывы и изъяны. Смятая коробка «Казбека» была старой, обшарпанной по углам, черный глянец знаменитого всадника в разлетающейся бурке потерял первоначальный блеск. Рисунок был исколот острием крючка. Он давно искал новый материал, чтобы заменить коробку, — кусок пенопласта, куда бородка японского крючка входила бы мягко, но прочно.
Громотков сел укромно на корме, среди разбитых ящиков, бухт каната, бесцветная нитка скользнула бесшумно в зеленоватую воду, зато коробка, трепеща, словно живая, прыгала по железной палубе. Он пытался разглядеть блеск крючка и красную тряпицу — приманку для рыбы, но в зеленоватой мутной толще ничего не было видно. Отвлекшись, Громотков стал разглядывать противоположный берег; на красной крыше сельсовета кто-то тюкал топориком, звук «тюк-тюк-тюк» долетал ослабленно; кроме того, северный ветер все крепчал, выцветший флаг на мачте держался почти горизонтально.
Клева не было. Солнце продолжало слепить, однако по-северному грело плохо; утомившись от блеска, механик прикрыл глаза и незаметно для себя задремал.
Вскоре он услышал голос жены:
— Опять робу в угол поставил, ландскнехт проклятый, грязь в квартире разводишь, тридцать лет с тобой воюю, и все без толку.
— Ну, Маш! Ну, довольно, ей-богу! Я устал.
— Все вы одинаковые, черти — как что, так устал. А тут как юла: работа, дом, кухня. Это в вашем мужском государстве называется — эмансипация. Вам бы рожать научиться, полностью поменялись бы ролями. Куда это только правительство смотрит, барчуков из вас делает, в пятьдесят пять лет на пенсию!
Сначала он хотел ответить миролюбиво, но, удивляясь ее неожиданной горячности, заговорил сурово:
— Ну, Машенция, ты и даешь!!! Опупела, что ли?! Что люди-то за стенкой скажут?!
