Рико.
Букарелли, 85, Мехико
1 октября 1919 года
19 часов
Дорогая Дора!
Передо мной лежат четыре твоих письма (от 20, 21, 22, 23 сентября), за которые я тебе очень благодарен. Ты не можешь представить себе, какя рад, что ты пишешь мне по-итальянски. Я чувствую, что ты рядом со мной, твой голос ласкает мой слух и заставляет биться мое сердце. Самый большой подарок, который мне очень дорог, — твоя детская фотография. Я много раз целовал ее и верю, что ты подаришь мне такую же хорошенькую девочку. Это будет большая радость для нас. Как я буду счастлив! Душа моя, я очень люблю тебя. Моя дорогая Дора! Не пользуйся учебником, когда будешь мне писать. Я хорошо тебя понимаю. Иначе мне придется делать то же самое. Будем сами поправлять друг друга. Не обращай внимания на Мимми. Если он не будет забывать нас, мы его тоже будем помнить. Бедная, маленькая, обожаемая моя!
Целую тебя и Пушину.
Твой Рико.
Второго октября он пел второй спектакль. Это был «Бал- маскарад». В утренней телеграмме Энрико сообщал, что они репетировали до полуночи. Он не пел в этой опере с апреля 1916 года, когда выступал в Бостоне, а так как партия Ричарда очень трудна, то он волновался больше, чем обычно.
Мехико
3 октября 1919 года
2.35 ночи
Моя Дора!
Не упрекай меня за то, что пишу так поздно, но я хочу рассказать тебе обо всем и, только сделав это, лягу спать. Расскажу все по порядку. Закончив предыдущее письмо, я оделся и поехал в театр, который уже был переполнен.
Как я сообщал тебе в телеграмме, шел «Бал-маскарад». Я был расстроен, что не получил от тебя никаких известий, но прощаю тебя, потому что ты не знала, когда я пою. Я переживал. Случилось многое, из-за чего спектакль не обещал стать хорошим. Сопрано была откровенно плохой, Папи отказался дирижировать, а я чувствовал себя утомленным от сильной головной боли, тревожившей меня целый день. Я приехал в театр в восемь часов, быстро загримировался и оделся, а в восемь сорок пять начался спектакль. После первой арии аплодировали, но я заметил, что публика не в настроении. После первого акта занавес поднялся два раза. Второй акт начался хорошо. У Без- анцони (мы встречались с ней в ресторане у Пане) превосходный голос. У сопрано неприятный тремолирующий звук, и публике она не понравилась. Затем мы спели трио, но без успеха. Потом я начал петь «Баркаролу», и после первой части публика разразилась аплодисментами. Я жестом показал, что еще не кончил петь, и спел вторую часть, после которой имел полный успех. «Scherzo ad e follia» (ансамбль 2-го акта «Смешно, старуха эта...» — М.М.) был спет очень хорошо, но публика ничего не поняла. В третьем акте я пел дуэт с сопрано и трио с сопрано и баритоном. Эти места не получили одобрения, так как мои партнеры знали только свои сольные партии и ничего больше. Если бы я был слушателем, то реагировал бы также. Здесь не делают перерыва между первой и второй частями четвертого акта, к чему я привык, а о начале второй части меня никто не предупредил. Но я услышал музыку вступления и, как пуля, вылетел на сцену. Несколько тактов оркестру пришлось повторить, прежде чем я смог вступить, что публика поняла.
