Мы с Энрико встречали гостей, пожимали им руки и желали счастья. Пришло много людей, которых Энрико считал моими знакомыми, а я — его. Это выяснилось потом. В двух залах для танцев играли оркестры. В буфетах было неограниченное количество превосходного шампанского и много всевозможных закусок и сладостей. Мы с Энрико ничего не ели и не пили, потому что до девяти часов встречали гостей, хотя в приглашениях просили прийти к семи. Мы устали и проголодались и, поскольку к буфетам пробраться оказалось невозможно, потихоньку ушли к себе. На следующий день Энрико рассказал, что гости веселились до трех часов утра.
Энрико был награжден одиннадцатью орденами:
Итальянскими:
— Орденом Рыцаря,
— Орденом Командора,
— Орденом Сановника Итальянской Короны.
Немецкими:
— Орденом Красного Орла Пруссии,
— Орденом Королевского Орла Пруссии.
Испанским:
— Орденом Святого Хайме ди Компостелла.
Бельгийским:
— Орденом Леопольда.
Английскими:
— Орденом Святого Михаила,
— Орденом Британской Виктории.
Французскими:
— Орденом Почетного Легиона,
— Орденом «Пальмы Академии».
В Америке за достижения в области искусства орденами не награждают, но честь, оказанная Энрико полицейским управлением Нью-Йорка, оказалась ему более приятна, чем все другие награды. Через десять дней после нашей свадьбы его пригласили петь на ипподроме «Шипсхед Бей» на Лонг-Айленде в пользу нью-йоркской полиции. В тот день я впервые появилась перед публикой как жена Карузо. Когда мы проходили на свои места, стотысячная толпа аплодировала и приветствовала Энрико громкими возгласами. Спустя четыре месяца к нам в отель пришел комиссар полиции Энрайт, который сообщил, что Энрико присвоено звание почетного капитана нью-йоркской полиции.
— Значит, я могу арестовывать? — спросил Энрико.
— Конечно, — ответил Энрайт.
— Тогда я сыграю хорошую шутку с Гатти.
Энрико очень любил Америку. В течение первой мировой войны он не только участвовал в благотворительных концертах, которые сделали сбор в 21 миллион долларов, но также пожертвовал крупные суммы Организации помощи союзникам и Американскому Красному Кресту. Все довоенные ценные бумаги и текущие доходы он вкладывал в облигации Займа Свободы.
На 50-й стрит около 5-й авеню Энрико снял помещение, где находилась его коллекция антикварных вещей: мебели, бархата и парчи, мрамора и бронзы, табакерок и часов, украшенных драгоценными камнями. После нашей свадьбы он украсил мой салон вещами из этой галереи. Он очень любил бронзу — особенно одну небольшую лампу. Часто он доставал ее после спектакля и держал в руках.
